Лицо Герды застыло — сквозь усталость и боль на поверхность его начало понемногу пробиваться понимание.
-Выполнение основного плана теперь невозможно, резервный же требует наличия связи с нашим оловянным солдатиком, — монотонно произнес Кай. — Однако, у нас есть она. И с ее помощью мы можем получить самый драгоценный металл из известных миру.
-Самый...драгоценный?
-Калифорний, — Кай медленно поднял голову. — Производство одного грамма занимает годы, его микрограммы собирают буквально по атомам, рядом с нами же в настоящий момент находится потенциальный источник, из которого можно получить количество, превосходящее даже самые смелые ожидания. Критическая масса, необходимая для начала реакции, согласно оценкам, составляет до пяти килограмм, в виде водных растворов солей — около десяти грамм.
Герда молчала — просто потому, что все силы ее уходили сейчас на то, чтобы не задохнуться, как-то переварить услышанное.
-Облачись в это, — Кай кивнул на одеяние Красной Смерти. — Какую-никакую защиту оно предоставит. После направляйся к ней и задай вопросы. Прежде всего я желаю знать, сколько она весит...
Интерлюдия 13. Лес рубят...
Комната представляла собой настоящий каменный мешок: непроглядная тьма наполняла его, будто порция чернил — стеклянный сосуд, давила и душила на корню любые попытки разглядеть хоть что-то за пределами крохотного озерца света, в котором купались простой деревянный стол и два кресла. Стены — гладкие, липкие и холодные — отсюда было не увидеть, и можно было лишь догадываться, где они брали начало — если, конечно, там, во тьме, вообще что-то существовало, если мир и правда не ограничивался этим столом и этими...
Одно кресло было простым, грубо сработанным из какого-то дерева — истертое множеством тел, сейчас оно вмещало в себя еще одно, с головой укутанное в черный палаческий балахон. Выползающие из-под капюшона слова, между которыми следовали четко выверенные паузы, заставляли обитателя второго кресла вздрагивать — даже сильнее, чем от холода.
Его кресло было отделено уже из железа — и намертво вмуровано в пол. Все великое множество зажимов, креплений и оков, которыми оно было оснащено, сейчас оставалось не у дел: человек, сидящий там, был скован собственным страхом куда надежнее, чем могли бы все эти ремни и стальные скобы. С наголо обритой головой, поспевающими на бледном лице гроздьями ледяного пота, из всей одежды имевший лишь мешковатое серое нечто, лишенное даже рукавов, он то и дело порывался встать, хотя бы приподняться чуть над холодным металлом кресла, но вновь и вновь его припечатывали к тому одними лишь словами — спокойно, без лишней спешки.
-...таким образом, благодаря вашим своевременным показаниям нам удалось арестовать большую часть их агентурной сети в Риме, благо то была лишь небольшая горстка людей, — человек в палаческом балахоне чуть наклонился вперед, сцепив лежащие на столе руки в замок. — Отец Герхард заверил меня, что прежней угрозы нашим планам более не существует.
Человек в железном кресле раскрыл было рот, испустив какой-то блеющий звук, но его собеседник постучал пальцем по столу, призывая к молчанию.
-Возможно, нам следовало бы радоваться, что основное их внимание было направлено на Ассоциацию, но тем не менее, нельзя просто так взять и отставить в сторону тот факт, что они готовились вставить и в наши колеса несколько весьма и весьма неприятных палок... — из-под капюшона вырвался усталый вздох. — Нельзя просто так взять и позабыть о том, что готовились покушения на многих влиятельных лиц из числа посвященных. Нельзя просто так взять и позабыть о том, что среди них были члены нашей семьи...отец Бертольд, это, я думаю, будет наш последний разговор, посему я бы хотел знать — вам есть что еще добавить к тому, что уже было добавлено мною в протоколы?
-Да! Да, я хочу сказать, что...я...вернее, я уже говорил...говорил вам, почему...
Втиснутый в железное кресло человек захлебывался собственными словами, бешено вращая головой — со стороны могло показаться, будто он пытается разглядеть в царящей вокруг тьме некий спасительный знак, оставленный ему одному.
-Верно. Вы уже упоминали, и не раз, о том, что побудило вас предать наше общее дело и нашу общую веру...
-Да поймите же! Они не оставили мне выбора!
-Отнюдь. Выбор существует всегда, но вами был сделан неверный.
-Вы...вы не понимаете...мне сказали, что убьют их, если я не достану нужные им материалы...разделаются со всей...
-...со всеми родными людьми, что у вас есть. Вы говорили о том...
-Вы даже ни разу того не записали! Все, что угодно, кроме этого! Почему вы...
-Я добавляю в протокол лишь существенные детали.
-По-вашему, это не существенно?
-Для дела, которое я веду в данный момент — нисколько, — очередной полный усталости вздох. — Я собираю и записываю показания, отец Бертольд. Свидетельства. Но никак не оправдания. Это не моя задача, и, говоря откровенно, они меня вовсе не интересуют.
-Вы выдираете из людей признания, а после отбрасываете их! Это...это несправедливо...и вы...
-В чем вы пытаетесь меня сейчас убедить, позвольте узнать? В том, что вы предали Святую Церковь из-за любви к своим близким? А помните ли вы слова Христа? "Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня, и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня" (1).
-Но я...я же...
-Вы могли обратиться к нам, и мерзавцы, что угрожали вам, умылись бы кровью в считанные дни. Вы могли обратиться к нам и были бы спасены. Но вы предпочли предать.
-Но ведь я все рассказал! Вы ведь предотвратили...
-Это, по-вашему, отменяет факт предательства?
-Вы...вы не можете...не можете просто... — отец Бертольд рванулся наверх, упершись руками в подлокотники. — Да кто вы такой, чтобы судить меня?
Капюшон спал назад, выпуская наружу смоляно-черные волосы, открывая надменное светлое лицо, тонкий нос, прямо смотрящие зеленые глаза, в которых, на очень большой глубине, еще можно было отыскать какие-то крохи тепла.
-Я Альтеро Асколь, второй сын Леопольда Асколя, — поднимаясь на ноги, как бы вырастая над столом, произнес палач. — Судить — мое право и мой долг.
Альтеро двинулся вкруг стола неторопливым, четко отмеренным шагом. Губы отца Бертольда тряслись все сильнее, из темницы покрасневших глаз его вырвались наружу, пустившись в путь по дрожащему лицу, несколько слезинок.
-Послушайте, я...пожалуйста, постойте...
-Не волнуйтесь, все распоряжения насчет ваших родных уже отданы. Я лично позабочусь о том, чтобы им ничего не угрожало, равно как и о том, чтобы они всем были обеспечены до конца своих дней. О вашем предательстве также никто не узнает...
-Послушайте...Господи, послушайте меня, прошу...я ведь просто ошибся...
Альтеро остановился точно за спиной собеседника.
-...я ведь просто человек! Человек слаб!
-Понимаю, — рука Асколя тихо легла на плечо Бертольда. — Но не волнуйтесь. Господь милосерден.
-П-правда? — полуобернувшись, дрожащий как осиновый лист Бертольд встретился взглядом с палачом.
-Конечно, — сверкнувший меж пальцев Альтеро крохотный стилет меньше чем за секунду утонул в горле отца Бертольда. — Спросите его об этом сами, как доберетесь.
Тело еще билось в сильных руках, выгибаясь и суча ногами, когда где-то во тьме заскрипела скверно смазанная дверь.
-Ты уже закончил убирать мусор, Альтеро? — поинтересовалась появившаяся на пороге фигура. — Ритуал ждет.
Тени скользили по сырым стенам из холодного камня, казалось, едва поспевая за двумя людьми, что плелись, время от времени делая резкие повороты, пустыми коридорами старого замка.
-Признаться, я удивлена.
-Тем, что отец не смог приехать лично, Тереза?
-Тем, что он доверил все тебе.
-Возможно, его время пришло, — пожал плечами Альтеро. — Или он чувствует, что скоро придет. Или это очередная проверка. Когда речь идет о нем, пускаться в догадки почти бесполезно.
-Готова поспорить, ты думаешь о первом.
Альтеро чуть замедлил шаг, наградив старшую сестру мрачным взглядом. Тереза Асколь, единственный ребенок от первой супруги Леопольда, говорила хриплым и холодным голосом, в котором частенько проскальзывало затаенное раздражение. Кожа ее была заметно темнее, чем у Альтеро, столь же черные волосы всегда были либо коротко, по-мужски, пострижены, либо собирались на затылке простой костяной заколкой. Для женщины она была несколько высоковата — самую малость ниже Альтеро, в одежде, как и он, Тереза отдавала предпочтение темным тонам и строгости покроя. От матери она унаследовала большие серые глаза, что почти всегда, находясь вне стен дома, прикрывала темными очками, Леопольд же не мог оставить ей ничего, кроме фамилии и долга того, кто ее получает, свалившегося на плечи Терезы еще в довольно юном возрасте. Согласно общему мнению, она справлялась с ним вполне достойно — была ли то работа палача или время от времени возлагаемые на нее определенные административные обязанности, все исполнялось без единого повода для нареканий и лишнего внимания. Лишь самые близкие люди чувствовали растущее с каждым десятилетием молчаливое негодование — подняться хоть на ступень выше своей текущей позиции она попросту не могла, вне зависимости как от собственных стремлений, так и от собственных талантов. Альтеро — самый младший из нынешнего поколения и будущий глава рода — всегда втайне радовался, что у нее были свои способы спустить злость — и что семьи они почти никогда не касались.
-Одному из нас не пристало так говорить, — холодно произнес Альтеро, выдержав необходимую паузу. — Тебе прекрасно известно, сколь глубоко мое уважение к отцу. Лишившись его, мы станем весьма уязвимы.
-И тем не менее, ты не станешь мне врать, говоря, что не рад тому, как все сейчас обернулось. Ты ведь не станешь, не так ли?
-Это...многих удивит, — тихо кивнул Альтеро. — Обычно объявить общий сбор может лишь действующий глава рода, исключения крайне редки, и нужно иметь действительно уважительные причины...
-Не меньше их нужно и для того, чтобы распечатать все, за чем тебя послал отец, — Тереза вздохнула. — Возвращать вещи в хранилище будешь сам. Тетя Доротея меня чуть с ума не свела. Кто-то ей рассказал, куда мы вскоре отправимся, так она все уши мне просверлила по поводу теплой одежды и того, как она нужна в этой России...
-Она еще жива? — удивленно вскинул брови Альтеро.
-Ты забыл? Волосок с одной из пелен Лазаря попал в порез на пальце, когда она занималась инвентаризацией, — Тереза закатила глаза. — Если эту старую перечницу что-то и прикончит, то уж точно не возраст. А с учетом того, что она отсюда никуда не выходит, то, сдается, будет единственной из нас, кто имеет все шансы живьем добраться до Второго пришествия.
-Раз уж ты о том заговорила... — Альтеро замедлил свой шаг. — Ты уверена, что хочешь сопровождать нас?
-Это нужно воспринимать как сомнение в моих силах? — нахмурилась Тереза.
-Нисколько. Мои слова продиктованы единственно беспокойством о твоих недавних ранах и...
-Угомонись, твою славу я отбирать не собираюсь. Смотри только не переборщи, когда дойдет до дела. Семья вряд ли переживет еще и твою потерю, учитывая, какие у нее остались альтернативы...
-Учитывая, что их нет вовсе, — мотнул головой Альтеро. — Не волнуйся, я не хуже тебя знаю, что должно делать. Когда все родичи будут созваны, судьба наших врагов будет предрешена. Мы посадим их на цепь во имя Христа, а любого, кто дерзнет нам противиться, осудим и развеем, как солому. О. Мы уже пришли.
Вниз вела массивная винтовая лестница — сразу за поворотом начиналась непроглядная тьма, и Альтеро опустил руку в карман, извлекая оттуда небольшой фонарь.
-Давно не приходилось созывать всех. На моей памяти...
-Как и на моей — лишь раз, — кивнула Тереза. — Но это должно быть сделано. Идем. Если мы не успеем до рассвета, придется ждать еще целые сутки, а наш график и без того уже поджимает...
В конце пути ждала тяжелая железная дверь — Альтеро пришлось изрядно повозиться со своими ржавыми ключами. Вырубленная в камне круглая зала, что лежала за ней, ассоциировалась у него с пулей, заряженной в ствол одной из самых ветхих замковых башен. Задрав голову, можно было разглядеть — если погода, конечно, позволяла — крохотное отверстие, откуда вниз сочились тусклый свет и талая вода — сейчас, впрочем, зале не доставалось и этого. Затворив за собой дверь, Альтеро и Тереза двинулись вкруг залы, каждый в свою сторону, останавливаясь лишь для того, чтобы установить в неглубокие пазы, испачканные застывшим намертво воском, что наслаивался здесь веками, новые свечи. Вновь сойдясь у дверей, почти что одновременно опустили руки в карманы своих облачений, достав одна зажигалку, а другой — коробок непромокаемых спичек. И снова — вкруг залы, теперь уже с молитвой. Теперь уже — запаляя один огонек за другим.
Стенных ниш было великое множество, но свечей — едва ли больше двух десятков. На каждой чернели тщательно выписанные буквы, каждая несла свое имя. Когда Тереза потянулась к очередному углублению — имя на этой, последней, свече было очень коротким — Альтеро резко подступил к ней, сбивая пламя.
-В нем нет нужды, — сухо произнес он.
-Разве отец не наказал тебе призвать всех, способных принять участие в походе?
-В нем нет нужды, — повторил Альтеро. — Наш брат Кат лишь на несколько шагов отстоит от законченных изменников. В нем никогда не было и половины того, что необходимо, чтобы принять права на наследство, и лишь чудо, что он вообще сохранил право считаться одним из нас. Я не желаю видеть его здесь. Не желаю здесь его наглого взгляда и его дерзких речей. Он, конечно, выступит в поход наравне со всеми, но я не желаю, чтобы он был призван, как Асколь. Пусть остается там, где его место...
-Я гляжу, годы тебя не смягчили, — хмыкнула Тереза.
-Он наплевал нам всем в лицо, — резко ответил Альтеро. — Сделал это уже очень давно, но я ничего не забыл, не думай. И никогда не забуду.
Свечи тихо тлели, капельки горячего воска скользили вниз, смазывая выписанные на них имена. Где-то в бесконечной дали от старого замка их владельцы просыпались среди ночи, разбуженные лавиной ярких, почти болезненных видений — те же, что в это время бодрствовали, слышали настойчивый зов. В своих и чужих домах, в пути или на мирской работе, каждый ловил слова, что шелестели в ушах вместе с тем, как где-то далеко-далеко, в каменном мешке древней твердыни, трещали, распадаясь, сделанные ими когда-то свечи.
Лишь одна так и осталась незажженной. Покидая залу, Альтеро, будто бы случайно, смахнул ее из ниши на пол, с холодным удовлетворением отметив, что та раскололась надвое.
Рим, 15 октября.
Логово Золы было запрятано в совершенно непримечательном старом домике на Виа деи Коронари, совсем недалеко от моста Святого Ангела. На первом этаже потертого временем здания с грязно-рыжими стенами располагался крохотный антикварный магазинчик — чтобы добраться до квартир, нужно было либо проходить через него, либо обходить весь дом кругом, выискивая неприметную дверку со стороны двора. Не самый удобный путь — да еще все эти балконы, что, казалось, так и норовят, отколовшись, свалиться прямо тебе на голову...
