Магистр тяжело вздохнул — лицо его при этом вновь заколыхалось.
-Ты не просто покинул вверенный тебе пост и напал на представителей Церкви Англии, которых Башня с таким трудом смогла уговорить прибыть на организованную нами встречу, — пробасил Лесаж. — Ты умудрился...Лоран, сколько там...
-Двое были убиты на месте, — медленно произнес стоящий по правую руку от магистра тощий тип. — Еще один скончался в больнице, из оставшихся одному он высадил глаз, а другой — отхватил руку...
-Я надеюсь, Санкрайд, тебе есть что сказать в свое оправдание?
-Как невозможно существование между нами и сыновьями сатаны, так невозможно и допустить, чтобы племя нечистых размножалось впредь, — прохрипел Фан. — Это вам должно оправдываться! Вам, а не мне! Вы собирались пойти на сговор с еретиками!
-Кретин несчастный, — вновь подал голос магистр. — Известно ли твоей дурной голове о предстоящем походе?
-Да уж не меньше, чем одному комку сала! — рявкнул храмовник. — Но если ты думал, что я позволю заключать пакты с раскольниками и нечестивцами...
-Кретин, — повторил Лесаж. — Известно ли тебе, как именно собирались мы использовать их силы? Знал ли ты, какую роль предназначал им епископ Юлиан Верт? Ведомо ли тебе, ничтожный, что пройди все удачно, сумей мы сейчас договориться, во время вторжения им досталось бы самое трудное дело, что их трупами мы проложили бы свою дорогу к победе? Задумывался ли ты об этом, когда бросался на послов, как бешеная шавка?
-Воинство Христово не нуждается в подобных союзниках! — Фан дернулся вверх и вперед, натягивая цепи до предела. — Отомкните мои кандалы, верните мне меч — и русские безбожники умоются кровью еще до рассвета!
-Нет, Санкрайд, нет, — в который раз вздохнул Лесаж. — Своего меча ты более не увидишь. Я пощадил тебя когда-то, поскольку всегда уважал твое мастерство, но и моему терпению проложены границы. И свершив эту резню, ты их перешел.
-Я-то хоть хожу, — хмыкнул Фан. — А вот ты у меня покатишься.
-С меня довольно твоих дерзостей. С меня довольно крови, которую ты льешь всюду без малейшей нужды. С меня довольно...
-Что, толстячок, решил, наконец, докончить старое дельце? — оскалился храмовник. — А не забоишься?
Лесаж вновь чуть шевельнул рукой. Тощий тип, что стоял по струнке справа от магистра, казенным тоном заблеял:
-Санкрайд Фан. Сообщаем вам, что все ваши звания, ваши заслуги, равно как и все ваши права члена ордена бедных рыцарей Христа и Храма Соломона, посвященного в Восьмое таинство, с настоящего момента аннулированы. Отнятое у вас сегодня, равно как и ваше оружие, не может быть возвращено вам иначе как согласно прямому распоряжению текущего великого магистра ордена, — тощий прокашлялся. — Вы не извергаетесь из Восьмого таинства сегодня, поскольку великий магистр Теофиль Орельен Лесаж в бесконечной милости своей готов даровать вам еще один шанс на прощение былых прегрешений, если вы возьметесь за новое дело и выполните его, явив нам достойный образец смирения...
-Покороче давай, горлопан, — хрипнул, не меняясь в лице, Фан. — В какую задницу вы меня теперь забьете?
-Орден ссылает вас в Японию, где вы будете приписаны к архидиоцезу Токио, конкретнее — к церкви Святого Игнатия Лойолы...
-Доброе дельце, — улыбка вновь наползла на лицо храмовника. — Давненько не потрошил этих островных дегенератов...
-...а вот и ваша цель на ближайшие годы, — тощий, вытянув из кармана небольшую фотографию, швырнул ту вниз — карточка, немного покружив в воздухе, спикировала под ноги Фану. — Знакомьтесь, Аяка Сайо.
-Мелковата еще, но на часок, думаю, хватит... — Санкрайд вдруг осекся. — Стойте-стойте! В каком это смысле — на годы? Что вы там плетете?
-Сия несчастная сиротка, единственная уцелевшая из своего магического рода, отныне переходит под ваше наблюдение и вашу охрану, — с каждым новым словом лицо Фана вытягивалось все сильнее. — Если с ее головы упадет хоть один волосок, вы будете тут же отозваны из страны, выведены из-под Восьмого таинства и казнены как самый обычный убийца.
-Вы...вы... — храмовник, казалось, задыхался — хотя никто даже и не думал вновь натягивать его цепи. — Вы не посмеете! Да я ей шею сверну, как только...
-Вы отказываетесь? — безразличным тоном вопросил Лоран. — В таком случае, я полагаю, мы можем казнить вас уже сегодня...
-Хранить жизнь какой-то грязной язычницы? Мне? Мне? — Санкрайд рванулся вверх и вперед, кинулся, напрочь позабыв о цепях, прямо туда, где восседал магистр — путь ему немедленно преградила троица воинов. — Пустите меня, ублюдки! Я выпущу из этого борова весь жир вместе с кровью!
Обруч, что сковывал горло храмовника, заполыхал куда ярче, чем прежде. Успевший уже каркнуть первые строфы заклятья, Фан захлебнулся всем, что шло следом — а мгновение спустя уже завыл в голос от хлынувшей в тело боли. Голова Санкрайда затряслась, словно у какой-то игрушки, сквозь дрожащие губы наружу хлынула пена. Покачнувшись, храмовник повалился к ногам ближайших рыцарей, продолжая что есть силы сучить скованными конечностями по холодному камню.
-Мы закончили, — прогудел Лесаж. — Уведите его.
-Но...
-Все в порядке, — забулькал великий магистр. — Он получил задание. Он смирится. Смирится, если хочет когда-нибудь вновь взять в руки свой меч.
-Тебе лучше...расплавить...его... — едва слышно прохрипел Фан, протягивая скрюченную руку в сторону Лесажа. — Послушай...меня...и запомни...если ты...вернешь его...мне...
-Убрать эту падаль! — вновь проблеял Лоран. — Вы слышали приказ!
Зазвенели, натягиваясь, цепи.
-...однажды он...вскроет...твое жирное брюхо...
Хрипящее тело довольно быстро скрылось за дверьми. Дождавшись, пока те будут надежно затворены, великий магистр ленивым жестом подозвал Лорана.
-Мой самолет уже готов?
-Со вчерашнего дня.
-Прекрасно, — удовлетворенно пробулькал Лесаж. — Распорядитесь насчет второго обеда. Мы вылетаем в Копенгаген завтра утром.
-Будет исполнено, — тощий храмовник несколько нервно кивнул. — Если мне позволено будет заметить, этому безумцу совершенно зря сохранили жизнь.
-Не в моих правилах разбрасываться столь ценными инструментами. Прискорбно, конечно, что вместо протестантских выродков потери понесут наши воины, но вряд ли это помешает нам победить, — жирное лицо великого магистра затряслось, словно студень — улыбка, которую тот силился произвести на свет, напрочь потонула в складках сальной кожи. — Глупец Юлиан воображает, что терминал будет принадлежать ему, думает, что может нам приказывать. Но когда волки Верта сдуют крышу с домика, всех поросят разделаю я...
По многочисленным подбородкам Лесажа побежали ручейки слюны. Выражение предельного отвращения так и просилось на лицо, но Лоран сдержался. В конце концов, он давно уже привык.
Арма, Северная Ирландия.
Подземелье с низким сводчатым потолком, что опирался на полусгнившие балки, явно требовало ухода — нет, скорее молило о нем. Старые камни стен были укрыты выцветшей, истлевшей почти до конца тканью, краска на тяжелой железной двери давно потрескалась и облупилась. Из проделанных то там, то здесь отверстий вырвался теплый, затхлый воздух, распространяя удушливый смрад плесени и сырости — словно этого мало, свою лепту спешил внести угарный дым и запахи десятков пережженных трав. Откровенно говоря, здесь вообще едва можно было дышать. Но — это лорд-надзиратель Каранток Блеквелл понимал со всей болезненной отчетливостью — некоторых гостей нельзя было принять, как водится, в своем рабочем кабинете, некоторые гости требовали соблюдения совсем иных приличий.
Ритуал уже подошел к концу — и сейчас оставалось лишь ждать. Усталый взгляд мага то останавливался на уродливом каменном алтаре, то скользил по брошенным у дальней стены проржавевшим цепям. Год за годом давал он себе слово, что уже скоро вышвырнет их вон, расплавит, зароет — но все никак не мог заставить себя решиться.
Иногда Карантоку казалось, что где-то там еще можно было отыскать пятна его крови. И крови Роланта, конечно же.
Тихий, едва доступный уху шепот заставил мага отбросить прочь все свои пространные размышления — глаза же его теперь неотрывно наблюдали за участком стены чуть повыше того места, откуда были выдраны цепи. Сквозь щели, бывшие не толще волоса, в зал сочилось нечто, далеко не сразу соизволившее принять один из цветов, что был способен воспринять человеческий глаз.
Весь букет мерзостных запахов, наполнявших подземелье, не мог тягаться с новым — вряд ли вообще существовали когда-либо слова, чтобы в достаточной мере описать этот смрад, бывший стократ хуже любой вони разложения. У Карантока перехватило дыхание, к горлу подступила тошнота — но, как и множество раз до того, маг совладал с собою, даже не сдвинувшись с места. Впереди, на расстоянии вытянутой руки от него, гость ткал самого себя — одного этого зрелища было бы достаточно, чтобы смутить более слабый разум. Пред глазами лорда-надзирателя словно бы повторялась вся работа по сотворению человека — но каждая ступень ее была теперь столь непотребна, столь неестественна, что великого труда стоило не отвернуться в ужасе от этого воплощенного греха. Каранток наблюдал за бешеными скачками между всем доступным гостю многообразием форм, андрогина, раскалывающего себя на два пола, человека, сходящего до зверя, и зверя, что прятался под маской человека. Вереница рождений и смертей окончилась, выплеснув в мир налитую чернотой фигуру — но тьма ее была не той тьмой ночи, что оставляла глазу лишь смутные очертания предметов, а отчасти прозрачной, позволявшей не только видеть все до боли отчетливо, но даже смотреть сквозь кожу и плоть, сквозь внутренности и кости. Слабый намек на ту форму, что сейчас воплотилась пред магом, можно было отыскать в древних скульптурах и изображениях, слишком отвратительных, чтобы их удалось бы передать словами — и едва преобразование, наконец, завершилось, гость почтительно поклонился: не магу, но тому, кто был с ним с детских лет.
Fear Doirche явился.
-Король мой, — прошелестела тень, распрямляясь.
-Какие вести, Скворец? — сбежали с губ Карантока чужие слова.
-Колыбель уже готова. Как только дитя будет с нами, мы начнем ритуал, — тень чуть скользнула вперед. — Но ваш венец...вы еще не возвернули его?
-Потомков укравших копье постигла кара. Потомки укравших доспех ныне служат мне. Укравшие венец вскоре его лишатся. Им не избегнуть своей участи, как не избегнуть сему миру нашей власти.
-Как и всем иным, король мой. Но молю вас, поспешите — никто не признает вас, покуда венец не отвоеван. Сосуд ваш ручается, что все пройдет как должно?
-Я уверен в том, — впервые с самого начала разговора Карантоку было позволено испустить свой собственный голос. — Они проникнут в Могилу и добудут корону для нас... — тело мага чуть вздрогнуло, когда свои права на него вновь заявил другой. — Дитя будет нашим. Через него мы пленим его мать. И сей спелый плод спадет, наконец, в наши руки...
-Королева моя страшится нового провала, — вновь зашелестела тень. — Ожидание утомило ее, а очередное поражение приведет в ярость. Она велела передать вам это...
Тень ступила еще ближе, вновь согнувшись в поклоне и простерев к магу руки. На раскрытых ладонях ее блеснуло прекрасное кольцо. Материал этот был похож на серебро, но не имел с ним ровным счетом ничего общего.
-Она желает, чтобы я призвал корабль?
-Королева моя намерена лично править им из своих покоев, — едва только кольцо оказалось в руках мага, тень отступила, вновь вытянувшись по струнке. — Она желает взглянуть на мир, что противился нам так долго, на новый мир, что вскоре падет к ногам ее.
-Быть посему, — кольцо скользнуло на палец лорда-надзирателя. — Среди наших врагов нет никого, кто смог бы совладать с ним...
-Король мой, — зашипела, защелкала тень. — Мы лицезрели в хрустальных кругах того, кто может стать поперек вашего пути. Туманы меж мирами все еще тесны и обильны, но нам ведомо про него. Сей чаровник столь же мал ростом, сколь велик силой...молю вас, король мой, будьте бдительны, будьте зорки и неусыпны, как прежде. Королева моя не стерпит очередной неудачи.
-Я приму твой совет, Скворец. Есть ли тебе что еще поведать мне?
-Ваш сын желал вас видеть, но стены, возведенные гадким Патриком на этой земле, все еще хранят крепость, пусть вы и пошатнули, источили многие из них. Сюда ему пока что не ступить, да и я не могу пребывать здесь дольше. Мне должно отступить сейчас, король мой. Какие вести мне принести домой?
-Передай, что дитя вскоре будет принесено королеве. Скажи, что вскоре свершится слияние и Волшебная Рать вновь изольется в мир, сумевший изгнать ее на столь долгий срок. Сообщи им, что время это не прошло даром, что огнь их веры еле тлеет, что от искусства их чар остались лишь жалкие крохи, что железо в их головах давно проржавело и более не страшно нам. Добыча заждалась охотника, Скворец — вот что ты скажешь им. Этот мир отдастся нам, как и те, что были прежде... — в глазах лорда-надзирателя блеснули тусклые, болотно-зеленые огоньки. — Передай войскам, что король вскоре вернется. Передай всем, всем до единого — пусть будут наготове.
Ватикан, Рим.
Неугомонный дождь барабанил, сколько доставало сил, в оконное стекло. Свет в кабинете был приглушен — вполне хватало и того, что проникал снаружи. Фрески с картами морей, украшающие стены, исполинские шкафы, набитые пыльными томами и опечатанными папками. Епископ Юлиан Верт, ерзая в своем кресле, то и дело бросал нервный взгляд на застывшую у окна тощую фигуру — нечеткий силуэт, стоявший против света.
-Суверенный военный гостеприимный орден Святого Иоанна, Иерусалима, Родоса и Мальты — три сотни пятнадцать человек, — сухо проговорил стоявший у окна. — Братья и сестры немецкого дома Святой Марии в Иерусалиме — сто два человека. Военный и госпитальерский орден святого Лазаря Иерусалимского — пятьдесят четыре человека. Возрожденное российское отделение ордена Святой Марии Вифлеемской — сорок один человек. Свидетели Святой Смерти — сто тридцать семь человек. Орден Дурной головы — тысяча двести шесть. Лесаж выставил триста шестьдесят два храмовника...итого две тысячи двести семнадцать рыцарей, не считая обслуживающего и вспомогательного персонала от каждого ордена. Палаческие группы "Прах", "Закон", "Жатва", "Догма", "Скорбь", "Завет" в полном составе, включая лучших из дома Асколь и его ветвей. Первый, третий, пятый, седьмой и восьмой агенты похоронного класса...
Епископ хранил молчание.
-Я должен в очередной раз обратить ваше внимание на то, что подобных сил ради одной операции Церковь не собирала уже очень давно. В человеке, которому будет вверено командование силами вторжения, мы должны быть уверены абсолютно.
-Уверяю вас, я...
-Абсолютно, — с нажимом повторил худощавый человек, делая шаг от окна.
Неяркий свет косо упал на собеседника Верта, позволяя разглядеть костистый подбородок, чуть помятый пурпурный ворот сутаны, уловить тусклый блеск наперсного креста и чуть более заметный — кардинальского перстня. Алоизио Массари, человек, что поднял когда-то Юлиана до нынешних высот, для непосвященных был известен как префект Священной конгрегации доктрины веры — этого, казалось бы, уже хватало, чтобы внушать вполне определенные чувства. Вторая должность Массари, впрочем, могла предоставить куда больше поводов для страха — субдекан тайной коллегии, второй человек в скрытой иерархии Церкви, определенно не был в числе тех, с кем епископ мог позволить себе шутить.
