Победитель очевиден, очевиден с самого начала. Да и могло ли быть иначе? Что может человек против них? Солдаты в панике палят во все стороны, жмутся к своим уродливым машинам, один пулемет уже не стреляет — то, что осталось от оператора, разбросано по салону, сделавшая это тварь сейчас подбирается ко второй машине, намереваясь точно так же вскрыть и ее, словно консервную банку. Тех, кто засел по домам да бьет из окон, добьют позже — сейчас же охотятся на тех, кто еще остался на виду.
Два окровавленных, ошалевших от ужаса бойца сдирают брезент с "антенны", один успевает дернуть какой-то рычажок. И башенка из странного металла отвечает, отвечает диким, разрывающим барабанные перепонки звуком — каждому сейчас кажется, что хуже этого звука во всем мире нет ничего. Описать звук, подобрать нужные слова, которые в полной мере отразили бы всю боль, что он приносит с собой, попросту нет никакой возможности. Нет ни у кого на это слов. Такого звука вообще не должно существовать, просто не должно и все...
Но звук продолжает изливаться. Звук острыми спицами пролезает в уши, доставая до мозга, люди и нелюди валятся, словно снопы, суча ногами и пуская пену, глаза их закатываются, зубы стучат, откусывая языки. Ночь тонет в криках — животных воплях, в которых не осталось ничего человеческого, не осталось вообще ничего кроме желания, чтобы звук прекратился. Но нет, он лишь становится сильнее, и — откуда? Как? Кто может еще стрелять? — к нему прибиваются знакомые трещотки автоматных очередей...
Они выходят из тьмы, сжимая кольцо вокруг деревни, точно так же, как до того поступили истинные ее хозяева. Но они не кричат в ярости, не завывают, они лишь бегут к своим целям, стреляя на ходу. И адский звук их не берет.
Хозяева деревни двигались, словно ветер, но эти — быстрее ветра. Высокие — со стороны кажется, что вообще одинакового роста и комплекции — в черных прорезиненных костюмах, закрывающих все тело, в черных уродливых шлемах, сплавленных с дыхательными масками. Дышат они тяжело и шумно, но кроме этого дыхания и топота десятков ног нет ни единого звука с их стороны. Они замыкают кольцо, они врываются на крохотные улочки крохотной деревеньки, и — все так же молча, без страха и сомнений — начинают убивать. Падает на колени изорванная очередью женщина с распущенными волосами, разлетается осколками череп убившего уже четверых солдат существа с деформированной челюстью...похожий на труп старик ревет глубоким голосом какие-то старые и страшные слова, кличет бурю — та приходит, рождаясь в его руках, сминая близстоящую избенку, словно спичечный домик. Люди в масках двигаются быстро, скачут из стороны в сторону, петляют и прыгают, продолжая вести огонь из своих легких компактных стволов. Движения их не похожи на человеческие, совсем не похожи — словно в эти костюмы запихнули каких-то бешеных обезьян, научив их стрелять в любой обстановке, вырезав страх, боль, вообще все, что может помешать.
Люди в масках окружают старика, добивают экономными очередями встающих на его защиту — тех немногих, кто может двигаться, кого еще не сломал исходящий от башни звук. Тварь в ужасе замирает, глядя, как одно из существ в черной дыхательной маске, уходя от ее заклятий, несколько секунд бежит по стене...
Их веками считали чудовищами, и, надо сказать, они к этому привыкли. Но если они чудовища, то кто тогда это?
Старика закидывают гранатами, не давая опомниться, поливают корчащееся тело свинцом с четырех сторон, разносят голову, и кидают на изуродованное тело шипящие синие диски — словно гигантские таблетки, спрессованные из какого-то странного материала, от которого течет в воздух сизый дымок. Кожа старика начинает шипеть и скворчать, вздувается пузырями, лопается — тело твари начинает растворяться, но людей в масках рядом уже нет, они уже отжимают выстрелами к ближайшей избе оставшихся в живых уродливых одноногих существ. Те, выгибаясь под невозможными углами, харкают в нападавших ядовитой слюной, окутывают облаками ржавого газа, падают замертво, но успевают забрать с собой пару этих...этих...кто же они такие?
Уже трое людей в масках погибло. Но даже умереть как люди они не могут. Один, с распоротой выстрелами грудью, с отсеченной мечом рукой, падает на колени и начинает визжать, и от визга этого, искаженного шлемом, стынет кровь в жилах. Тварь в маске дергается в конвульсиях, сжимается, словно высыхает, обрубок руки брызжет не кровью, но густой серой пеной, эта же пена льется из каждой его раны, комьями лезет наружу из разорванной маски. И минуты не проходит, а остается от мертвой твари только костюм в луже густой серой жижи, да вонючий дым...
Одна из тварей в маске в несколько чудовищных прыжков добирается до башенки, дергает рычаг на себя, прекращая, наконец, царство адского звука. Оставшиеся в живых хозяева деревни — израненные, окровавленные, сломленные подчистую этим чудовищным напором, какого не видели еще никогда — в ужасе застывают, не понимая, что происходит. Люди в масках окружают уцелевших, а те видят, как со стороны дороги к деревне несутся новые тени. Когда они выходят под тусклый свет уцелевших фар, когда скидывают свои капюшоны, кто-то начинает кричать.
Одиннадцать гостей — шесть мужчин, пять женщин — бледные вытянутые лица, глаза, полыхающие то красноватым, то желтым светом — в глазах этих читается многовековая усталость и смертельная скука пополам с презрением ко всему живущему — перехлестывающие тела ремни, набитые патронами, массивные револьверы, короткие клинки, длинные когтистые лапы, плетущие целые невидимые сети, в то время как пересохшие, шелушащиеся губы шепчут свои заклятья...
Люди в масках расступаются, все так же беззвучно отступают — они свое дело сделали — проносятся через пылающую деревню, чьи улочки завалены телами и залиты кровью, мчатся к реке, стремясь как можно быстрее оказаться за спасительной водной преградой.
Договор договором, а что могут устроить одуревшие от приготовленного им обильного ужина одиннадцать Апостолов, выяснять никто не горит желанием.
Трое существ в масках останавливаются у одного дальнего домика, врываются внутрь. Спешат в подвал, где укрылись три человека. Нет, не так — два человека и маг.
Последний встречает их радостной улыбкой, вытаскивая из ушей специальные затычки с выгравированными на них защитными символами.
-Все кончено, — медленно, почти по слогам, произносит один из людей в масках — человеческая речь для него очень трудна.
С улицы слышны крики убиваемых. Стихают они быстро — новые гости изголодались с дороги.
-Конечно? О, нет, нет, нет... — улыбка Валерьяна Воронцова становится еще шире. — Сегодня мы только начали...
Курган не был особо страшным — только что старым да заброшенным. Многие сотни лет назад тут, судя по многочисленным обломкам, рассеянным вокруг, был целый комплекс — не мемориальный, конечно же, защитный. Но природа постаралась на славу, и теперь весь ландшафт был буквально "проеден" и разрушен до своего первоначального состояния. Тут, в широком поле за жутким лесом, правили бал разруха да тишина. Сухой скрученный кустарник похоронил под собой древние охранные сооружения из камней и давно сгнивших и рассыпавшихся трухой бревен, и никогда уже никто не узнает, как они выглядели в былые дни, с какими заклятьями на устах их воздвигали, что чертили на этих досках, кому молились, чтобы все это стояло вечно...
В очередной раз сверившись с разложенной на раскладном столике картой, Валерьян повернулся к ожидающим приказаний существам в черных масках.
-Так, проход должен быть вот здесь, — ткнул он пальцем в карту, чуть не порвав ветхую бумагу. — Замуровывали они на совесть, так что взрывчатки отсыпьте побольше. Будет ему будильничек...
-Долго мы еще будем копаться? — холодный голос заставил Валерьяна обернуться, встретившись взглядом с высокой бледной женщиной в потертом дорожном плаще.
Из всех учеников Двадцать Второго она ему понравилась больше всего — своей холодной, застывшей навечно красотой, своим не терпящим возражений голосом, своей манерой убивать...
Он видел ее в бою, о да. Когда они брали третью деревню, добивали последний осколок древнего союза — служителей давно сгинувшего "Приказа второй охоты" — она показала себя лучше всех. Кто напал на них в Глухом? Цвет, отборные, если можно так было сказать об этих выродках, войска, те, в ком чертова кровь была сильна как никогда. Те, кто должен был стоять на страже до скончания времен...кто выродился, обнищал, забыл свое призвание и был ими раздавлен. Кого они встретили во второй деревне? Валерьян до сих пор помнил это жалкое, хнычущее стадо, выродков среди выродков, уродливых и слабых, одинаково убогих по всем параметрам. Слишком слабы, слишком...не люди и не демоны, просто...просто какие-то мерзостные отбросы. Сколько этих отбросов они затолкали в автобус и освободившиеся грузовики, сколько привезли сюда? Достаточно, как ему хотелось надеяться. А сколько он сам кончил там, когда ходил меж рядов сложенных в пыли, как деревянные колоды, людей, пуская по пуле в затылок каждому, для кого мест не нашлось? Он давно уже сбился со счета. Не то, чтобы ему было особо приятно этим заниматься, вовсе нет — но во время казни на него обратила внимание эта наглая вампирская сука. А учитывая то, что она у всей их шайки-лейки пока что ходила за главную — как-никак, она всех собрала, с ней договор и заключали — он не зря старался. Демонстрация силы и характера, наглая и жестокая, не его лично, конечно, а всего того, что стоит за ним. Эта мертвечина была впечатлена уже когда увидела работу "глушителей", лучших творений Клуба еще с войны. И это самое впечатление нельзя было ни в коем случае портить. Пусть видят, с кем связались. Пусть не забывают, кто помогает им освободить их хозяина. Пусть знают свое место.
Впервые они смогли поговорить по душам после бойни в третьей деревне, когда ученики Двадцать Второго сделали свой ход. Показали им, на что способны, пусть и против выродившихся за прошедшие века горе-охотничков. Те, несомненно, когда-то были сильны. Веке так в шестнадцатом. Профессионалы тогда, с трудом помнящие свое призвание ремесленники сейчас. Предки этих людей, несомненно, были не слабее католических экзекуторов, являясь своего рода жуткой древней пародией на сию чудовищную контору, но время было к ним неумолимо. В конце концов, время неумолимо ко всему: выродились стражи, распался древний союз, как распались и эти охранные сооружения...сгнило, все сгнило...
Эти картины, эти размышления, эта погода, в конце концов — холодный ветер с дождем — все нагоняло на Валерьяна лишнюю меланхолию, напоминая — словно он в том нуждался — о недолговечности всего сущего, включая его самого. Смотря на этих суровых воинов и магов, чьи тела останутся такими навсегда, он чувствовал, как начинает его колоть и грызть черная зависть. Как хотелось бы испросить у одного из одиннадцати свою частичку вечности...удерживало от этого лишь знание, что с ним будет после. Даже если он выживет. Даже если он, потратив долгие годы, станет одним из них.
Его все равно уничтожат. Одиннадцать — лишь инструмент "Атропы", а та, в свою очередь, лишь одна из многих ниточек, за которые дергает великий и ужасный Директорат. Они лишь инструмент, и хозяин их лишь инструмент. И как только они выполнят свое предназначение, Директорат дернет ниточкой — "Атропой", а та принесет Апостолам забвение — для кого-то, быть может, даже долгожданное. И если он окажется столь слаб, что выставит напоказ свое желание стать одним из них...в чем точно не приходилось сомневаться, так это в том, что одна из ниточек в таком случае затянется вокруг его горла.
Сейчас же...а что сейчас? Сейчас он должен был и дальше ломать комедию.
-Все уже готово... — он преспокойно выдержал ее взгляд, самым наглым образом рассматривая лицо вампирши. — Все готово...Елена.
Паузу маг сделал намеренно: он запомнил имена всех одиннадцати, но зачем им было о том знать? Больше высокомерия, больше силы во взгляде и в слове, больше твердости. Они должны видеть, с кем играют теперь, и понимать, что они тут лишь на подхвате. А конкретно она должна видеть, что он никого из них не боится, никогда не уступит, и, если понадобится, всегда готов взять свое силой. Чудовища? Что они об этом знают, они, не ведавшие, где живет истинное зло? Уж он-то знает об этом побольше, он проторчал в логовище этого самого зла не один и не два года — и до сих пор Часовая Башня у него неизбежно ассоциировалась с запахом гнили, разложения, упадка. Кем он был там, в коридорах лондонских подземных комплексов? Один из многих, лишь один из многих, жалкая букашка, отчаянно пытающаяся что-то кому-то доказать. Кто он здесь, кем его сделал Клуб? О, здесь он царь и бог, здесь он может карать и миловать, здесь у него развязаны руки, здесь ему позволено такое, о чем Ассоциация не могла представить себе и в горячечном бреду. Здесь он, наконец, по праву возвышен, занимает свое место — и, наконец, чувствует себя именно магом, а не просто знающим пару интересных трюков винтиком из старого, давно проржавевшего механизма...
Валерьян уже давно знал, что именно таким вот образом Клуб и вербовал, заманивал к себе новых и новых магов. Всех тех, кто не мог почувствовать себя выше людей, будучи лишь очередной козявкой, серым ничтожеством в рядах Ассоциации — и кто здесь становился властелином жизней, потому что здесь он был действительно редким экземпляром. Грамотная, хорошая тактика. Он не мог это не признать, посмеиваясь иногда над собой — ведь и он не смог не зацепиться за этот заманчивый крючочек...
-Если готово, так что же вы тогда ждете? — вампирша прищурилась, разглядывая нахального мага так, словно решала, куда всадить нож — Валерьян усмехнулся, думая, что так, возможно, и было. — Рассвет через два часа. Ваши люди все здесь уже оцепили в два кольца, и все, что вы хотели, установили. Автобус тоже на месте. Когда вы уже дадите сигнал?
-Вот прямо сейчас... — протянул маг, закончив ощупывать собеседницу взглядом. — Скажите, неужели вы не чувствуете этого? Волнение, напряжение, страх, в конце концов...сколько всего висит сейчас в воздухе...
-Тут висят разве что комары, — отрубила Апостол. — Мы не собираемся просто сидеть и смотреть, как вы бездельничаете. Делайте, что должны.
-Никакой романтики, — хмыкнул Валерьян. — Никакого азарта. Скажите, а вас ведь он обратил незадолго до своего пленения, так?
-Плохо помню, — буркнула тварь. — Сорок с лишним лет я провела в лесах. Пока разум не вернулся.
-Вам помогали?
-Нет. Он никогда никого за ручку не водил, особенно когда дело касалось охоты. Выплывешь — молодец, нет — на твое место всегда есть еще один кандидат...
-Я погляжу, особой любви вы к нему не питаете, так?
-Без него я бы не увидела всего этого, — вампирша неопределенно махнула рукой в сторону застрявшего в грязи бронетранспортера. — Но...
-Что?
-Это сложно объяснить. Проживете хотя бы лет сто пятьдесят, поговорим с вами еще разок, идет?
-Ловлю на слове, — усмехнулся маг и, еще раз взглянув на огромный курган, у которого суетились похожие с его холма на черных букашек бойцы, поднял рацию, прикладывая попутно палец к губам.
