-Дай девушке выговориться, — Зола продолжила сеанс обмена кривыми улыбками. — У нее весьма интересные параллели, как видишь, в голове вырисовываются...
-Скорее, очевидные, — раздраженно бросила Лета. — Вы все — вот такие же, с позволения сказать, герои. А тем, кто самоотверженно выполняет поставленную начальством задачу, как и там — казнь положена, и ничего кроме. И, как и там, вы с меня еще до смерти все, что можете содрать, сдираете, только документа об особых полномочиях нет, уж простите — другим шкуры свои прикрывать будете, другое Верту на стол вам ваша наглость выложить подскажет. Я, наверное, и не увижу того уже...
-Скорее всего, — равнодушно произнесла Коста. — Ну, что же, выговорилась, позволь и мне кое-что сказать напоследок. Не того ты выбрала. Верт — обыкновенный паразит. Цепкий, хитрый порою — не без этого. Но выше головы ему не прыгнуть. Не быть ему твоим кардиналом. А вот свою судьбу ты весьма точно предсказала.
-Я...
-Проводи гостью, Рудольф. Пусть подышит воздухом в раз последний...
Уйти далеко не получилось — она даже не успела выдохнуться. Черный автомобиль со знакомыми до боли номерами перегородил узкую улочку, которой она бежала уже добрых минут десять. Дверь распахнулась, и, вся сжавшись в ожидании выстрела, Лета лишь через минуту поняла, что все еще жива.
-Внутрь, быстрее.
Лета была шокирована вторично — на заднем сиденье сидел Юлиан Верт собственной персоной. Слишком ошарашенная, чтобы спорить, она забралась в машину, и та тотчас же рванула с места. Немного придя в себя, Лета заметила, что их еще больше, чем она думала поначалу — рядом с водителем была Стальная ведьма. Какого дьявола...
-Ты хорошо сработала, — просипел Верт. — Как по нотам.
-Я...я что? — севшим голосом выдохнула Лета. — Я же не смогла...ее и пальцем не...
-Верно, — кивнул епископ. — Но этого от тебя и не требовалось. Так или иначе, Коста мертва. Мертва уже пять минут...
-Четыре, — не оборачиваясь к ним, холодно произнесла графиня.
У Леты закружилась голова. Уставившись на проносящиеся мимо них дома, она заговорила — глухо, совершенно ошалело:
-Вы ведь сказали, что я должна их отравить. Вы сказали...
-И ты, я полагаю, приложила к тому все усилия, которые, конечно же, были напрасны, — повернулся к ней Верт. — Зато отвлекла внимание этой старой падали от того, что было действительно важно. Видишь ли, проклятье было при тебе, но далеко не там, где я сообщил...
-Что...но ведь я...
-Верхний слой из наших чар, так? — криво улыбнулся епископ. — Там они одни и были, говоря начистоту. Все твое внимание было приковано к ним, равно как и к другим нехитрым способам отправить эту парочку в мир иной, и, разумеется, от Косты это укрыться не могло. Зато вот конверт она упустила.
-Не она, — вновь поправила Верта ведьма. — Ее рыцарь.
-Именно, — епископ оскалился еще шире. — Само собой, она не захотела зря рисковать даже с такой мелочью, как конверт с документацией. Он ведь его открыл для нее, не так ли?
-Да, но...
-Кто сломал печать, тот и попался, — прохрипел Верт. — Я, конечно, думал, что она возьмет его сама, но так вышло даже лучше. Проклятье прошло через натянутую на этого обормота защиту, как нож сквозь масло. Как только ты вышла, госпожа Базилевская обо всем позаботилась.
-А Коста...
-Я все видела его глазами, — равнодушно произнесла Августина. — Эта особа была готова почти ко всему...
-Но уж точно не к тому, что Рудольф столкнет ее кресло с лестницы, — усмехнулся Верт. — А сам он уже третью минуту как лежит под балконом...
Лету передернуло. Страх все еще не желал отступать — напротив, он почему-то запустил сейчас в нее свои когти еще глубже, чем прежде.
-А если бы я...если бы я не справилась? — наконец выдохнула она. — Если бы они меня не отпустили живой?
-Значение имело письмо, — пожал плечами Верт. — И то, чтобы кто-нибудь из них его открыл.
Машина неслась по улицам Рима — так, словно за ней гнались сейчас все до единого обитатели ада.
-Надеюсь, вы помните условия, на которых я оказала вам эту небольшую услугу, епископ, — устало глядя в окно, произнесла графиня.
-Разумеется, — пожевав губы, ответил Верт. — Теперь, когда последняя преграда, наконец, убрана с пути, теперь, когда одна ночь отделяет нас от власти над "Всенощной"...не волнуйтесь, госпожа Базилевская. Теперь-то меня уже ничто на свете не остановит.
-Кроме, разве что, вашей небрежности в отношении людских ресурсов. Потеря этой особы станет для всей вашей структуры весьма тяжелым ударом, не так ли?
-Лес рубят... — епископ снова закусил губу. — Или как там говорят у вас в стране. Так или иначе, отступать уже поздно. Я позабочусь о том, чтобы все внутренние распри были отброшены прочь, ибо настало время вновь оставить свои дома и объединиться под знаменем Господа.
-Очередной крестовый поход... — задумчиво пробормотала графиня.
-Нет. Нет-нет-нет, мы больше не используем такие слова, — ухмыльнулся Юлиан. — Лета, как там говорят эти американские свиньи?
-М-м-м...миротворчество?
-Точно, — улыбка епископа стала еще шире. — Думаю, пришла нам пора сотворить немного мира...
Вторая Площадка.
В кабинете главы "Атропы" безраздельно царствовали тьма и тишина, но звон ключей, а несколькими мгновениями позже — распахнувшаяся дверь — положили конец их правлению. Переступив через порог, полковник зажег свет, и, не раздеваясь — все равно скоро уходить — прошествовал к столу, затворив за собой. Присел в скрипучее кресло, некоторое время тупо смотря куда-то перед собой — пока рука, шарившая по карману, не выудила оттуда небольшой конверт.
Письмо попало в его руки уже давно — через несколько дней после того, как Стальная ведьма и ее сообщники покинули страну. Процедура взлома ее мастерской была, по сути, чистой формальностью — никто, в том числе и он сам, не надеялся на успех. Можно было, конечно, начать бомбардировать Директорат запросами, и добиться, рано или поздно, явления кого-нибудь из красного списка, кто был способен решить проблему — но глава "Атропы" прекрасно понимал, что нужды в подобных вещах не было. Все мало-мальски ценное Августина наверняка спрятала или перевезла черт знает куда еще задолго до побега — как человек, знавший ее столько лет, он почти мог за то поручиться. Это было формальностью, постылой и глупой — побиться какое-то время лбами о защиту ведьмовского логова и перебросить людей уже на реальную работу. Это было формальностью — и потому он очень удивился, что в тот день на "острове глухих заборов" посланный Второй Площадкой отряд встретил какой-то маг.
Послание, которое Августина передала с одним из своих коллег, было предельно лаконичным — и предназначалось лично главе "Атропы". То был конверт — небольшой, из старой, успевшей уже пожелтеть, бумаги, конверт, скрепленный, помимо тяжелой печати, какими-то настолько жуткими чарами, что посыльный стремился побыстрее избавиться от него, жалуясь на головную боль. Сорвать печать было решительно невозможно — нехитрый инструментарий, испробованный полковником, попросту проходил сквозь нее или вовсе ломался, лишь коснувшись конверта, прибегать же к услугам магов он не рискнул. Как-никак, второе послание — устное — было предельно четким. Конверт предназначался лишь ему одному — и должен был открыться в нужный час. Все это время письмо пролежало в его кармане, и лишь сегодня утром, одеваясь, Щепкин обнаружил, что печать потекла.
Включив откровенно тусклую настольную лампу, глава "Атропы" осторожно расправился с конвертом при помощи ножниц, и, вытянув оттуда листок бумаги, присмотрелся к аккуратному почерку графини...
"Если это послание оказалось у тебя, Константин, значит, нам все-таки не удалось договориться миром. Вряд ли я тому сильно удивлюсь — с годами ты становился все непримиримее — так что единственным, что может меня разочаровать, будут, по всей видимости, собственные способности к убеждению. Но перейдем к делу.
Я, наверное, все уже рассказала тебе о той вещи, что зовет себя Каем, равно как и о том, почему мы обязаны остановить эту вещь любой ценой, так что не станем повторяться. Если это послание оказалось у тебя, Константин, значит, я не только не смогла убедить тебя внять гласу рассудка, но и успешно — в этом, впрочем, сомнений у меня почти нет — покинула страну. Вероятнее всего, я заключу за ее пределами союз с Церковью и Ассоциацией магов, и, можешь быть в том уверен, передам им любую информацию, которую сочту необходимой раскрыть.
Прежде чем ты сочтешь это послание своего рода проявлением злорадства, коим оно нисколько не является, я перейду сразу к сути. Если моим новым союзникам удастся сорвать операцию "Красная смерть" и уничтожить Кая раз и навсегда, у меня не будет нужды что-то предпринимать по отношению к вам. К сожалению, велика вероятность, что куда больше, чем Кай, их тревожит планетарный терминал — и они не остановятся, даже если первый секретарь перестанет отравлять мир своим существованием. Они придут к вам, придут с огнем и мечом, доказывая тем самым, что нисколько не изменились за прошедшие столетия, что готовы броситься рвать глотку любому, кто посмеет оспорить их власть. В этом случае мне придется раскрыть им куда больше — и можешь быть уверен, я отвечу на их вопросы. Ты прекрасно знаешь, Константин, что оборона Второй Площадки не является для меня тайной — в конце концов, я была среди тех, кто помогал возводить ее магическую часть. Они спросят меня, Константин, и я им отвечу. Я скажу, где и когда они должны атаковать. Я скажу, что является вашим слабым местом. Можешь быть уверен, я скажу достаточно, чтобы планы их вторжения оказались безнадежно зависимы от моих слов.
Наверное, ты желаешь знать, в чем же вся соль? Все очень просто, Константин...".
Скользнув взглядом по последним строкам, глава "Атропы", не сдерживаясь, выругался. А потом почувствовал, как против его воли на лицо начинает наползать кривая, полубезумная ухмылка.
14. Рухнул мостик в Лондоне...
Идя сквозь дебри экзистенции
Мы танцевали ча-ча-ча
Мы проникали вглубь концепции,
Не замечая палача...
(Агата Кристи — Целовались и плакали)
Сознание возвращалось к ней медленно, и самым частым спутником на дорожке в реальный мир был тот, кто врос в ее память, видимо, навечно — штандартенфюрер Вольфрам. Вновь и вновь над ней нависало его заросшее щетиной лицо с резкими чертами, вновь и вновь прокалывал он ее насквозь своим жутким взглядом — глаза мага были не живее цветных стекляшек.
Ты должна быть сильной. Должна держаться.
Вновь и вновь они терзали ее, заставляя познать боль, о которой ни одно человеческое существо и помыслить не могло, вновь и вновь он говорил с ней своим хриплым, тяжелым голосом.
Я знаю, тебе трудно. И будет еще труднее. Но такова черная стадия. Ты должна держаться. Должна претерпеть многое...
Этот голос возвращался к ней во снах — часто вместе с болью.
...как первичная материя умирает, разлагается и в ходе брожения...
Тысячи раз она молила тогда о смерти. Но каждый раз он, доведя ее до грани, до последней черты, преграждал путь к спасительному забвению.
Ты должна быть сильной. Я знаю, тебе больно. Но чем чернее оперение ворона, тем ослепительнее засияют на нем белоснежные ризы.
В иные ночи она, уже проснувшись, все еще видела тот белый, в трещинах, потолок, все еще ощущала, как скребутся в ушах голоса Вольфрама, Флайшера и других.
Я знаю, ты меня ненавидишь. Я знаю, ненависть — все, что у тебя осталось. Не дай ей угаснуть — ведь с нею угаснет и твоя жизнь. Ненавидь меня. Желай мне смерти. Только не сдавайся.
В иные ночи ей казалось, что она все еще там, все еще проходит первую фазу, все еще не выбралась — а все прочее было лишь мимолетным, преступно достоверным бредом, что нашептала ей агония.
Ненавидь меня и живи. Живи, чтобы добраться до конца. Чтобы перепрыгнуть собственную тень. Чтобы расправиться со мной. Живи, чтобы забрать мою жизнь. Только живи. Только живи...
Амальгама открыла глаза — последней вехой на пути к пробуждению стал громкий хлопок двери и быстрые шаги. Щелкнул выключатель и свет, не давая толком опомниться, ослепил Неус на какие-то мгновения — когда же комната, на холодном полу которой она очутилась, приобрела более или менее четкие очертания, раздался и голос.
-Проснулась, тварь?
Закутанная в одеяние Красной Смерти, Герда сделала еще один осторожный шаг вперед, остановившись на почтительном расстоянии от пленницы. Руки последней были надежно скованы за спиной, а все оружие, при ней найденное — несколько небольших Ключей и простой, пусть и неплохо сделанный, кинжал — давно было отнято, но вряд ли на том можно было успокоиться: это забинтованное существо, сидящее сейчас в углу, было оружием само по себе, куда более смертоносным, чем можно было себе представить.
Очки-консервы остались где-то там, на лондонских улицах, и потому Герду сейчас разглядывали ничем не прикрытые глаза. Было в них что-то неестественное — что-то, что никак удавалось поймать, что-то, что было то почти незаметным, то будто бы всплывало, выбиралось на поверхность. Перетекало по зрачку. Шевелилось. Герда почувствовала, как в ней нарастает отвращение, как дает о себе знать ненависть столь сильная, что стало тяжело удерживать мысли в порядке. Это...это...
Да. Именно это. Сложенное как человек, одетое, как человек, даже владеющее человеческой речью, и вместе с тем им никак не являвшееся. Бинты скрывали почти все, а выглядывающая там или тут полоска красной кожи сама по себе не могла быть причиной для подобных чувств — и тем не менее Герда чувствовала, что буквально захлебывается от желания прострелить эту голову, разбить, разорвать, раскрошить это тело. Избавить мир от того, что он никогда прежде еще не встречал, и чего в нем просто не может жить. Просто не имеет права.
Чувствуя, что теряет контроль над собой, она встрепенулась — и, прогнав по Цепям волну обжигающей боли, обнаружила, что дышать внезапно стало легче. Похоже, это создание каким-то образом умудрилось задействовать довольно тонкие чары — и чуть было не преуспело, убедив ее напасть, подойдя ближе...скрипнув зубами от злости, Герда на всякий случай опустила руку в карман, нащупав пистолет.
-Вижу, что проснулась, — холодно произнесла она, доставая оружие. — Сейчас ты будешь отвечать на вопросы. И каждый раз, когда вздумаешь молчать...
-Я не думаю, что вы станете стрелять, — голос Амальгамы был куда спокойнее, чем хотелось бы Герде — казалось, положение, в котором она оказалась, беспокоит ее не более, чем дождь за окном. — На то есть несколько причин. Во-первых, вы сохранили мне жизнь, значит, я вам еще необходима. Вряд ли рассчитываете использовать меня в качестве заложника — вы не можете не понимать, что Башню нисколько не волнует, буду ли я жить, или умру. Следовательно, вам нужно от меня нечто иное. Это значит, что вы осведомлены о том, кто я... — Неус почти грустно вздохнула. — На это указывает и тот факт, что вы решили использовать этот маскарадный костюм для защиты. Во-вторых, исходя из того, что я только что сказала, вы не станете идти на риск именно поэтому — вы не можете поручиться, что ранив меня, не выпустите наружу...например, какой-нибудь яд, от которого не спасет и это одеяние. В-третьих, что тоже вполне очевидно, вы не станете привлекать ненужное внимание, устраивая пальбу в жилом доме. А люди в нем есть — если прислушаетесь, вы сами услышите, что этажом выше кто-то двигает мебель...
