-Вы говорили, она безумна.
-О, безумна, как шляпник. Даже не сомневайтесь. Кое-кто из нас голосовал за то, чтобы прекратить ее страдания...
Но тем не менее, вы превратили ее в источник вашей силы. И по капле выжимаете из нее жизнь год за годом.
-...и, возможно, так и стоило бы сделать. Но нам были нужны ответы, вы понимаете. Тринадцатый не оставляет для изучения ничего, кроме опустошенных, высушенных оболочек, он поглощает все живое в месте своей манифестации. Такой шанс узнать о его природе больше, как ее, мы не могли упускать, — Леопольд поправил тихо шипящую маску. — Она была в эпицентре. Она соприкасалась с этим и была им выброшена наружу.
-Как далеко продвинулись ваши исследования?
-Дальше, чем мы ожидали, пусть извлекать из нее информацию с годами становится все труднее. Вдобавок к тому, что она теряет связь с реальностью, она теряет саму свою жизнь по кусочку, каждый раз, когда мы используем ее дар.
-Как далеко...она может глядеть теперь?
-Мы не рискнули искать этого предела — по всей вероятности, его достижение обернулось бы для нее смертью, — протянул Леопольд. — Чем дальше мы вынуждаем ее смотреть — во времени или пространстве, это не столь важно, тем больше плата. Несколько лет жизни за каждый сеанс, говоря грубо. Сейчас, несмотря на все наши усилия, истощение почти достигло своего предела. Думаю, еще год, самое большее — два, и это в идеальных условиях. Потом с ней будет кончено.
-И когда же последний раз вы ее использовали в полную силу?
-Семьдесят пятый год, конечно же. Тот самый день, когда мир, кажется, сошел с ума, — вздохнул человек в очках. — Использовав ее силу, мы смогли выяснить, что послужило причиной того безудержного гнева. Что хуже, мы узнали, как именно был пленен планетарный терминал...и именно это заставило нас начать действовать.
-Они пробудили одного из Прародителей. Того, кого обчистил в начале пятнадцатого века кто-то из вашей семьи, не так ли?
-И выстроили тюрьму по его проекту. Мы в этом уверены именно потому, что не смогли пробиться туда и увидеть терминал. Только этот...механизм мог отрезать от мира так надежно, что Франка не справилась бы с задачей...а, вот мы и на месте, — Леопольд остановился у массивной железной двери — даже относительно чистой на вид. — Сейчас открою.
Пока он возился с ключами, Герхард получил возможность вновь оглянуться по сторонам. В этом крыле было куда как чище и светлее, а из камер — двери были новенькие и прочные, с кодовыми замками, помимо обычных — доносились время от времени какие-то приглушенные стенами звуки. Здесь держали последних пленников, здесь им и предстояло провести остаток своих дней. Чуточку комфортнее, чем в старой части подземелья, нельзя было этого не признать. Только что это меняло для заточенных тут навеки?
Открыв три верхних — простых — замка, Леопольд набрал код на расположенной чуть ниже панели, и начал одну за другой снимать оставшиеся цепочки и отодвигать засовы с охранными гравировками, попутно насвистывая какой-то дурацкий мотивчик.
-Вы сегодня в хорошем настроении, я погляжу, — хмыкнул Герхард.
-Даже если бы не был, ей этого показывать не стоит, — Леопольд, наконец, закончил возиться с дверью и потянул на себя тяжелую ручку. — Прошу.
Что ж, посмотрим, стоило ли это всей ходьбы...
Располагавшаяся за тяжелой дверью камера была просторной и чистой, и совершенно не была похожа на те, что Герхард мог видеть по пути сюда. Никаких сомнений, ее отремонтировали и обновили, приспособив под своего обитателя, причем сделали это весьма качественно. Мягкие белые стены, мягкий же, не слепящий глаз свет. Часть комнаты была отделена тяжелой белой занавесью — судя по проглядывавшим из-за нее прикрученным к полу железным ножкам, там стояла кровать и какой-то маленький столик...
Пленница, сидевшая в дальнем углу, не выглядела старой, но первым словом, которое приходило в голову при взгляде на нее, очень часто становилось "увядание". Растрепанные, спутавшиеся волосы, бледное, изможденное лицо, слабое, чахлое тело, на котором просторный серый халат болтался, словно на вешалке. Когда Леопольд и его спутник вошли, она медленно подняла голову — и почти сразу же отвернулась к стене, что-то забормотав.
-Вижу, ей досталась камера-люкс.
-Мы многим ей обязаны, — тихо ответил Леопольд. — Я подумал, что сделать последние годы ее жизни чуть приятнее и спокойнее и так самое меньшее, что мы могли бы дать в ответ.
-Не опасно ее вот так вот тут оставлять? Или...
-Да. Камеры, конечно же, установлены, а пораниться тут нечем. Вдобавок, она слепа, как котенок, а полгода назад стал пропадать и слух. Она угасает...но, как я вам и обещал, ваша помощь будет оплачена. Один вопрос ей. Любой. Пойдемте, я вас познакомлю...
Сколько же ты провела здесь? Какой ты была, когда только оказалась в этих холодных стенах?
Что ты видела до того, в водовороте безумия, который не оставляет живых?
Перед глазами встали старые фотографии, сделанные давным-давно трясущимися руками оператора, удостоенного сомнительной чести запечатлеть последствия очередного явления Ночи. Пустые улицы, пустые дома, зияющие черные провалы окон. Человеческие останки — иссушенная кожа и костяная труха — все, что оставлял после себя ненасытный Тринадцатый. Говорили, он пил столько, что кровь вытекала из него наружу — прямо из глаз...
Быстро сгинуть в пасти безумия или же быть пощаженным по какой-то дикой прихоти и проводить год за годом в заточении, чувствуя, как твое тело постепенно начинает тебе отказывать, угасать и чахнуть здесь, стать инструментом, столпом чьей-то власти...еще неизвестно, что хуже.
-Франка, это я, — тихо сказал Леопольд, подходя к забившейся в угол женщине. — Не бойся...
-В-вы...давно не приходили, — голос оракула был еще более бледной и жалкой тенью ее внешнего вида. — У в-вас ведь все хорошо?
-Конечно, конечно, — Леопольд осторожно помог пленнице подняться на ноги. — Сегодня к тебе еще один гость. Знакомься, это отец Герхард...
Да, Франка, это Герхард Хельденклинген. Ты не можешь его видеть, в отличие от меня, но внешность все равно обманчива. Этот благообразный старичок гоняет рыцарей в бой, придавая ускорение палочкой...когда сам не вываливается в первые ряды. Вспомнишь ли ты это имя, ведь о нем и в твое время ходили разговоры? Вспомнишь ли ты? Поймешь, с кем я заключил договор? Этому человеку уже доводилось сокрушать организации...
Посмотрим, сможет ли он помочь нам с этой.
Попытавшись произнести имя нового гостя, женщина запнулась и сделала неуверенный шаг назад.
-Я устала, — пробормотала она, снова отворачиваясь к стене и вдруг повышая голос. — Пьер! Где связь, где связь, черт тебя дери? Нас всех здесь...
-Что это с ней? — задумчиво произнес Герхард, хотя ответ пришел к нему довольно-таки быстро.
-Когда она волнуется, то...она начинает думать, что все еще там. В эпицентре, — грустно произнес Леопольд. — Зовет своих людей, отдает приказы давно погибшим...
-Они идут, — забормотала оракул. — На походе. На подходе. Нас всех перебьют. На подходе. Они идут. Они идут...
-А кем она считает, в таком случае, вас, Леопольд?
-По-разному. Отцом, братом, своим лейтенантом, тварью из глубин ада. Иногда все разом. Иногда она вспоминает, где находится, иногда считает, что дома...но думается мне, что ее разум навсегда останется там. В эпицентре Ночи.
-Вы тоже слышите, да? — сделав несколько вялых шагов к Герхарду, Франка широко распахнула свои слепые глаза. — Мы убиваем их снова и снова, а они приходят и приходят. Они становятся сильнее. Доминик, еще рано. Что? Да, охранение выставлено, завтра будем на месте. Не расколотите аппаратуру, а то с меня точно голову снимут!
-Франка, я бы хотел, чтобы ты повторила для отца Герхарда то, что говорила когда-то мне, — почти ласково сказал Леопольд, взяв пленницу за плечо. — Садись, подумай немножко, успокойся...
-Ч-что...где я...
-Помнишь, мы с тобой недавно говорили? — продолжил Леопольд, позволив пленнице сесть на край кровати, отодвинув тяжелую штору. — Я попросил тебя посмотреть, как ты обычно смотришь...посмотреть далеко-далеко, на людей, которых мы ищем...
-Кого? Кого? Что? — нервно выкрикнула Франка.
-Их называют Директоратом. Ты их сама так назвала, когда увидела. Расскажи отцу Герхарду о Директорате.
-Все уклонились, сделались равно непотребными, — пробормотала Франка. — Нет делающего добро, ни одного (1).
-Что их ждет? — чуть резче спросил Леопольд. — Повтори для нас, что ты видела, повтори нам о судьбе этих негодяев.
-И предали заклятию всё, что в городе, и мужей и жен, и молодых и старых, и волов, и овец, и ослов, всё истребили мечом (2), — уставившись в пол, неуверенно продолжила пленница. — А город и все, что в нем, сожгли огнем (3)...
-Это все, конечно, очень познавательно, — ехидно сказал Герхард. — Вот только мне бы хотелось...
-Знаю, знаю, — оборвал его Леопольд. — Что-нибудь повещественнее. Так для того вы и здесь — я объясню, как к ней обращаться, и дам вам возможность задать любой вопрос. Даже оставлю вас ненадолго. А после мы поднимемся наверх и уже спокойно обсудим наше дальнейшее сотрудничество.
-К слову об этом. Я бы хотел сразу уточнить, кем именно вы намереваетесь заменить Клауса, покуда он...не вернулся в каком-либо виде?
-Моих агентов будет двое. Одного я вам представлю чуть позже — в настоящий момент он еще только едет к нам. Этот человек появится на сцене, когда Ленинградскому Клубу уже будет нанесен необходимый ущерб и позаботится о том, чтобы терминал оказался в наших руках. Второй...он в настоящий момент служит в Доме Резни. И вы используете свои связи, чтобы именно его толкнули в нужную нам сторону, когда настанет время. Группа, что он возглавляет, будет острием копья, которое сразит похитителей терминала.
-Кто же этот второй? — хмыкнул Герхард.
-Человек, которого я хотел бы...испытать. Человек, который ни в коем случае не должен узнать о том, почему именно его кинут в самое пекло.
-Имя.
-Мой сын Кат, конечно же, — тихо улыбнулся Леопольд Асколь.
4. Добро пожаловать в Клуб.
Наши руки одеты в кожу,
Наши ноги обиты сталью.
Ты, Брут, молод, но ты, Брут, тоже
Привыкай — будешь первым в стае...
(Зимовье Зверей — Забудьте слово "любовь").
1984 год.
Ледяной дождь, кажется, его преследовал. Он был, когда их трясло в салоне старенького вертолета, хлестал по запотевшим иллюминаторам своими тяжелыми каплями вперемешку с градом. Когда же они вывалились из брюха тарахтящей почем зря вертушки, спрыгнув в грязь, он, кажется, пошел еще сильнее, словно стараясь залить побольше им за воротники.
Конвоировали его трое — их имен он не знал, и вообще сомневался, что у них они есть. Три высоких существа в черных костюмах и дыхательных масках за время всего перелета не перекинулись ни единым словом друг с другом или с ним, они даже не шевелились лишний раз без приказа, судя по всему. Он не удивлялся. Он уже знал, кто это такие.
Существ в масках здесь, в "Атропе", называли "глушителями" — как ему объяснили месяц назад, выведены они были искусственно — непонятно, только как именно. Первые опыты по созданию так называемых "гомункулов" Ленинградский Клуб проводил еще во время войны, когда нужно было срочно найти чем переломить ее ход, да половчее. Он, конечно, еще не имел доступа очень ко многому, но одно знал точно — те первые опыты кончались настолько ужасно, что их результаты предпочитали уничтожать на месте, стирая все упоминания из архивов. Лишь после войны удалось заполучить нужных специалистов. Лишь после войны дела начали налаживаться...
Вокруг сейчас не было ни души — если, конечно, не считать его самого и эту мрачную троицу: один стоял рядом, тяжело дыша через свою маску, еще двое прохаживались по вертолетной площадке, что осталась позади. Площадка эта, судя по всему, использовалась крайне редко — как ему объяснили еще при отправке, и небольшой портик и аэродром были забиты до отказа, особенно в последние годы. "Не особо важные грузы", вроде него самого, выбрасывали сюда, в грязь, и заставляли ждать, когда же за ними, наконец, прибудут — ничего из этого, конечно, не способствовало подъему настроения.
Этот мрачный, холодный, продуваемый всеми ветрами островок в Финском заливе, кажется даже не имел названия — во всяком случае он его не знал, а в документах встречался лишь с сухим обозначением "Площадка Два". Говорят, в прошлом веке тут было какое-то небольшое поселение, а сейчас...сейчас официальной причиной держаться от острова подальше являлось то, что здесь занимались утилизацией радиоактивных отходов — знающие правду знали и то, что она была намного страшней.
Ждать пришлось довольно-таки долго: кажется, и без того паршивые дороги на острове недавние ливни размыли окончательно. Представляя, как машина главы "Атропы" увязла в этой новообразовавшейся трясине, и эти жуткие "глушители", что вечно сопровождают важных лиц, помогают ее оттуда выталкивать, он не мог удержаться от улыбки.
А что, он вполне имел право улыбаться — ведь он один из более чем тридцати кандидатов выдержал все испытания. И теперь пред ним, наконец, откроются все тайны...
Машина прибыла с опозданием на полчаса — все это время он стоял под навесом и смотрел на сплошную стену из беспрестанно падающих дождевых капель, пока не увидел, как, поднимая в воздух тучи грязи, на расхлябанной и ухабистой дороге не появляются несколько черных силуэтов. Сопровождаемая двумя громоздкими бронетранспортерами машина остановилась на почтительном расстоянии от площадки и он было уже хотел двинуться в ее сторону, но один из людей в черных костюмчиках поднял руку.
-Ждать. Вас вызовут, — запинаясь чуть ли не на каждом слоге, произнесло существо, быстрым шагом направившись к машине, открыв заднюю дверь.
Кажется, у кого-то паранойя...
Переговорив с пассажиром, "глушитель" так же быстро вернулся, и, поправив маску, объявил своим искаженным ею голосом:
-Лейтенант Григорий Алеев, вас ждут. Проходите.
Как непривычно было слышать свое собственное имя после всего того времени, когда вместо него было только мрачное и холодное "кандидат двадцать три". В 133-ей армии оказывались весьма и весьма разными путями: кто-то видел то, что видеть был не должен, кто-то оказывался не в том месте и не в то время, кто-то попросту интересовал ее настолько, что его банально похищали...он был из тех немногих, кого пригласили. Кому дали возможность выбора: остаться на прежнем месте, продолжать жить в неведении — или все же рискнуть, все же шагнуть за грань, которую им мельком показали, узнать, что творится в мире на самом деле — и кем.
Он никогда не мог сказать о себе, что был чем-то особенным, и уж тем более — что чего-то особенного от жизни ждал. Напротив, жизнь до того момента, как он вместе с еще десятками молодых офицеров со всех концов страны познакомился с легендарной 133-ей, была мало того что тиха и уныла, так еще и расписана почти что до самого своего конца. Еще немного — и был бы ротным командиром, потом, наверное, штаб батальона, батальон, полк...потом, потом. Все, что было "потом", теперь стало, похоже, "никогда" — с того самого момента, как его приметил какой-то невзрачный человечек, частенько крутившийся рядом с вышестоящими и чьего имени никто толком и припомнить-то не мог. Все, что было потом, Алеев тоже не особо желал вспоминать: это странное и туманное предложение о переводе черти куда, эти постоянные намеки на какие-то тайны вселенского масштаба, эта беспрецедентная секретность их экзаменов...
