Ветер теперь был не только слышен — его вполне можно было почувствовать кожей — то жаркий, сухой, то наоборот — ледяной, пронизывающий.
Свет в коридоре моргнул — раз, второй...Татарьев, непроизвольно моргнувший вслед за покачнувшейся от ветра лампой, увидел — всего лишь на несколько секунд, но увидел.
Коридор буквально ломился от всевозможных тварей, для описания большей половины которых у него попросту не хватило бы выразительных средств. Что-то полупрозрачное, что-то замотанное в грязные, спускающиеся до пола волосы с головой, что-то с мраморно-белым лицом и сочащимися чернотой провалами на месте глаз, что-то расплывчатое, туманная дымка, из которой тянулись к полу и стенам длинные руки по семь-девять пальцев каждая, птицы с человеческими лицами, костлявый кот на плече гиганта без кожи, с мышцами из сизого металла, перекрученные клубки не то щупалец, не то цепей с зелеными светящимися прожилками...
Свет моргнул еще раз, и орда растворилась, а тени вновь слились в одну, что быстро выровняла свою форму.
-Не волнуйся, лысина, — криво улыбаясь, произнес Мотылек, держась одной рукой за стенку. — Это просто...отражения.
-А кто сказал, что я волнуюсь? — пожал плечами Татарьев. — Демоны? На таможне я видел вещи и пострашнее.
В читальном зале архива с трехзначным номером сегодня было на удивление пустынно. Уложив на стол продолговатый деревянный ящик с давным-давно сбитыми и засохшими пломбами, Алеев протер его от пыли, включая тусклую настольную лампу и бросая взгляд на часы. Времени было в обрез — меньше часа на изучение материалов по второй цели, а потом — практически бегом — к своим подопечным — а потом — уже точно бегом — к вертолету...
Отодвинув ящик в сторонку, лейтенант раскрыл брошенную сюда же минут пятнадцать назад папку — краткий отчет, что в ней содержался, и пробежать глазами надо было кратко — время, как-никак, отчаянно поджимало.
Составленный по его запросу отчет был до того сжатый и сухой, что от его строчек только что голова не болела. Пододвинув лампу поближе, Алеев устало вздохнул и принялся листать страницы, глотая текст, просматривая его почти что по диагонали.
...Макаровы...магическая династия родом...
...первые сохранившиеся упоминания...1437-ым годом...
...основные практики...призыв и подчинение духов...
...привязка фамильяра к телу хозяина, основанная на концепте...
...официальной датой раскола называется 1783-ий год...открытие новой универсальной платформы для...
...последовавшее за...изгнание всей ветви Макариных (см. также Макири)...
...контакты с отступнической ветвью не поддерживаются...время...принимает участие в ритуале...Небес...сбор данных затруднен...вырождением...Мато...приоритет наблюдения снижен...
...основная ветвь...настоящий момент функционирует...
...Касьян Макаров...1960-ом году...по обвинению в...
...засекречены...операция "Безбилетник"...покушения на членов Директората...
...в качестве носителя...третий сын текущего...
...объект захвачен живым...
Медленно перевернув последнюю страницу — по слепленным из кусков иных текстов абзацам было четко видно, сколько секретной информации было вымарано при составлении этого краткого отчета — Алеев устало вздохнул, вновь задержав взгляд на последних строках.
...объект захвачен живым...
В комнате становилось все холоднее — такое чувство, что нечто постепенно вытягивало из нее все тепло. В который раз взглянув на сидящего на полу у подоконника Мотылька, Татарьев мысленно отругал себя за излишнюю суетливость — в конце концов, имея дело с магами, особенно с такими странными, как этот, нужно было быть готовым к любым неожиданностям.
Маг сидел, вытянув ноги и привалившись спиной к отключенной батарее, глаза его были прикрыты до узких щелей. Не разлепляя их, он кое-как разорвал пакет, валявшийся рядом и, выдернув оттуда моментально измявшуюся в его руках рубашку, дергаными движениями принялся менять на нее свою — рваную, в темно-синих пятнах. Когда он стянул свою рвань, Татарьев нахмурился еще сильнее: как оказалось, затейливые татуировки покрывали не одни руки — нет, все тело Мотылька было исписано диковинными узорами, которые, сплетаясь, образовывали некую чудовищно сложную схему — даже человек со стороны вроде него мог уловить, что определенный смысл тут вкладывался в каждую линию, круг или иную перекрученную геометрическую фигуру с непременно сложным названием.
-И как вас только еще в приличные места пускают, — проворчал он. — Что это за галиматья?
-Это-то? — Мотылек накинул на плечи новую рубашку и ткнул себя костлявым пальцем в грудь. — Читать, что ли, не умеешь, лысина? Петля Фауста на пальцах Пандоры...тьфу ты, поэт херов, ветошь влажная. Если популярно — вяжешь всех в пучок и выпускаешь за раз. Мне это паскудство первым делом вытянули. Кусками, конечно — схема-то хитрая, папаша на совесть постарался, — он криво улыбнулся, застегивая очередную пуговицу. — Как бы тебе...ну вот, смотри. Часы с цепочкой когда-нибудь имел? Если да, то мысль словишь — если та цепочка запутается в узел, ты с ней часа три потом точно провозишься. Если вообще назад раскрутишь. А если стянуть до упора, не расцепишь вовек. Так и тут, — он подернул плечами. — Схема на схеме, внутри еще схема, да схемой погоняет. Все спутано так, что проще разрубить, чем разнять. А сверху он еще и защиту навесил — не от дурака, нет — как раз от тех, кто знает, куда лезть. Ох и намучилась со мной ведьма...
-Так это с вами дома сделали? — все тем же спокойным тоном поинтересовался Татарьев.
-Ну да, — Мотылек пожал плечами. — Мы же не в сказочке, лысина. Кота в сапогах третьему сыну у них что-то не было про запас. Зато вот той мрази, что с тобой здороваться выходила — целые кладовые. Место жительства им определили — меня, то есть — инструкции дали, да пинка под зад на прощанье...
-Вас отправили уничтожать Директорат.
-Знаешь, мне не особо объясняли что да зачем. Какой резон возиться с куском мяса, который уже ядом набили? Им — дело разъяснили. Мне — нет, — закинув голову, он вгляделся в темный потолок. — Что потом было — не спрашивай, а то чемоданом в тебя запущу.
-Тогда вставайте. Нам пора выходить, не так ли?
-Ни разу не пора, — почти лениво протянул Мотылек. — Она уже в городе. Меня чует. Скоро сама к нам явится.
-Откуда такая уверенность?
Вместо ответа Макаров закатал рукав на правой руке — если приглядеться, можно было заметить странной формы припухлость на предплечье — по форме она напоминала небольшое кольцо.
-Если вы думаете, что мне это все объясняет...
-Некоторые цепочки так хорошо завязаны, что их уже не распутать, — грустно улыбнулся Мотылек. — А некоторые ошейники хрен перегрызешь.
-Что это?
-Следствие, — фыркнул Мотылек. — Следствие того, что она зовет законом ограниченного доверия. Она тертая-перетертая, лысина. Простой клятвы таким мало. Даже клятвы от одуревшего двенадцатилетка, который готов чем угодно поклясться, лишь бы ему жить дали. И что угодно заложить, до души с Цепочками. Поэтому она подарила мне вот это, — он щелкнул себя по руке. — Попытаюсь смыться — оно оживет. Попытаюсь на нее напасть — оно оживет. Доведу ведьму до ручки — она даст приказ и оно оживет. Я подписал такой договор, который целый легион адвокатов не разгребет...
-А были иные варианты?
-А то как же, — оскалился Макаров. — До стеночки пройтись. Или к "стрелам". Мне Щепкин так тогда и объяснил, без лишних соплей. Он, знаешь, сам мужик прямой, как стрела: замочил кучу народа, так умей отвечать. Убил "стрелу" — занимай ее место. Или получай, что заслужил. Неважно, сколько тебе лет, что ты знал, чего не знал и как жить хочешь... — он вновь жутковато улыбнулся. — Сейчас думаю, он тоже прав был, если не он один. А тогда...ну что мне тебе говорить, лысина. Ведьма пронюхала выгоду, да прикатила, когда меня уже увозить собирались. Они там быстро все обтяпали, но в конце он меня все равно спросил. Я сам решить должен был. Что решил, сам видишь... — он хрипло рассмеялся. — Там бы со схемой в черепе ходил, здесь — со змеей железной в туше хожу...что то херня, что это херня, а коли так, не все ли равно, какую жрать? Если так извилиной поворочать, то у нее под крылышком чуток и потеплее...
-Это все звучит, как узаконенное рабство. Вы что, так и будете...
-Кто тебе это сказал, лысина? — рассмеялся Макаров, вновь заговорив на три разных голоса. — Игра еще не закончена, человечек. Эта игра нас погубит. Но скорее — ее. Определенно. Никто не уйдет. Кроме нас.
-Товарищи, я вроде бы не с вами разговаривал, — скривился Татарьев. — Какой добавочный номер мне назвать, чтобы вы вернули обратно хозяина?
-Определенно слишком примитивная особь, чтобы испытывать страх. Чтобы вообще испытывать хоть что-то, — один из голосов хора стал громче. — Было бы весьма любопытно взглянуть на то, что творится внутри его лысой головы.
-Кстати говоря, а почему...почему Мотылек? — невозмутимо продолжил Татарьев.
-Ибо ведьма есть паук, — к хору подключился четвертый голос. — Старый и хитрый паук плетет свою паутину поближе к огню, чтобы наловить побольше добычи, но когда его жадность станет безмерна, и он забудется в ней до конца, до края, то сгорит, как и все прочие...
-Или может, потому, что я отбитый на всю голову, — пожал плечами Макаров — теперь слышен был лишь его собственный голос. — Ладно, лысина, устал я разговоры разговаривать. Иди, постреляй там в стенку, не знаю, на голове постой. Чем вы там обычно занимаетесь. Раньше утра она не явится.
-Здесь опасно оставаться.
-А где не опасно? — Мотылек развел руками. — Выбирая из мест, где я бы хотел получить пулю, я предпочту относительно теплое помещение улице. Что до тебя — никто не держит...
-Каков, все-таки, нахал, — процедил Татарьев. — Как она-то вас терпит?
-А чего ей меня не терпеть? Я вполне выгодное вложение средств и времени, учитывая, что своих наследников ей иметь нельзя, если жить хочет. К тому же, чую куда ветер дует. И когда он меня попытается, как свечку, задуть, тоже почую, — во взгляде Мотылька проступило что-то совершенно чуждое нормальному человеку — да и человеку вообще. — Игра все еще продолжается, разве они тебе непонятно сказали? Мне не много и надо-то, лысина — всего-то ее внутреннее имя прознать. И тогда уже я с ней позабавлюсь, за каждый день, что она...
-Внутреннее имя?
-Соколова она для ваших бумажек. Графиня Базилевская — для людей. Стальная ведьма — это только начало.
-Начало чего? — словно нехотя поинтересовался Татарьев.
-Внутреннего имени с титулом, само собой, — посмотрел на него, как на идиота, Мотылек. — Стальная ведьма...дальше имя, лысина. А еще дальше — я пока не уверен, честно говоря — но то ли "безжалостная", то ли "беспощадная"...не знаю, не знаю, не знаю! — он всплеснул руками. — Один я раз я уже попытался, семнадцать мне тогда было...я почти нашел, лысина, понимаешь? Почти нашел. Года два искал, весь наш дом обрыл, с чердака до подвала...дневники, записки на всех языках, что представить себе можешь, хозяйственная утварь, платочки с монограммами...всех, до кого мог достучаться, выспрашивал потихоньку, духов к ней по ночам подсылал — думал, разговорят во сне... — он замолчал, только что не скрипнув зубами от злости.
-И что же дальше?
-А ничего, — огрызнулся Макаров. — Внутренние имена просто так не даются, у этих обрубков дворянских все традиции какие-то...ну попробовал я, понимаешь? Не угадал. Было больно. Хватит с тебя и того, думаю.
-Хватит, пожалуй, — не стал спорить Татарьев. — Значит, так. Я дам вам и вашей...хозяйке время до пяти утра. Не явится в это время — возвращаемся к моему плану. Усекли?
-А то как же, — хмыкнул Мотылек, отползая в дальний угол комнаты. — Она явится. Еще как явится, лысина. И тебя разбудит, будь уверен.
-Вот это уж вряд ли... — пробормотал Татарьев, покидая комнату.
Отдыхать он устроился на кухне, за шатким столиком. Удостоверившись, что оружие в пределах быстрой досягаемости, откинулся назад, прикрывая глаза.
Маг из красного списка. Ну что ж, посмотрим, что это такое...
За стеной слышались голоса — один, другой, третий...разумно рассудив, что выяснять, по какому поводу Макаров и его незримые до нужды товарищи начали столь бурную дискуссию, у него уже определенно нет сил, он попытался отвлечься собственными мыслями — за которыми и не заметил навалившегося сна.
Пробуждение было не из приятных — резанувший по глазам свет от включенной лампы, тихие шаги, траурная вуаль и черная шляпа, нависшие над ним. Усталый холодный голос.
-Из всех вещей на свете менее всего терпеть я могу две. Остывший чай и бывших гэбэшных псов, которые о себе слишком много воображают...
Интерлюдия 8. Заслуженное.
1987 год.
В этом году они общались строками из "Гамлета" — он находил эту пьесу весьма занимательной в плане подбора шифров — с каждым посланием приходилось порядком попотеть, чтобы добиться достойного результата. Два-три шифрованных письма в год — вот и все, что они могли себе позволить — и каждое, конечно, должно было содержать максимум информации и при том быть лаконичным. С прошлой весны времени для очередного письма все никак не представлялось — дела требовали немедленного решения и строгого контроля, но теперь, когда шнур почти догорел до конца, когда дела эти можно было спокойно передать полковнику и его людям, он улучил момент для составления письма Герде.
Конечно, она знала об апрельской катастрофе — не могла не знать. Но важным было сказать иное — еще одна докучливая преграда на пути убрана, еще один след замело пургой. Радость — если бы он еще помнил, как это вообще называется и что это такое, то мог бы, наверное, ей и предаться. Сейчас же им владело мрачное, холодное удовлетворение — механическое и едва осязаемое — все шло согласно плану. Взявшись за ручку, он на мгновение задумался — не слишком ли это просто? С другой стороны, лучших строк для описания решенной проблемы и желать было не нужно — бумага словно сама их просила. Решив, что отказывать ей в этом не стоит, Кай принялся выводить строки — ему предстояло переписать всю сцену на кладбище из пятого акта — его лаконичное же послание составляло на деле лишь один абзац:
"Гамлет.
Нисколько. До этого можно дойти очень скромно и по пути вероятности. Например: Александр умер, Александр похоронен. Александр сделался прахом; прах — земля; из земли делается замазка, и почему же бочке не быть замазанной именно прахом Александра? Кто посеял в народах страх, перед кем дышать едва лишь смели, великий цезарь — ныне прах, и им замазывают щели!"(1).
Занимаясь составлением письма, он невольно думал о уже пройденных частях схемы. Конечно, соблазн убрать последнего Летичева еще раньше был весьма велик — точнее сказать, велико было количество аргументов в пользу данного решения. Это не составило бы труда, но все же...уроки Черного Человека говорили о том, что негоже гнаться за одинокой фигурой, когда есть возможность впоследствии подставить под удар сразу несколько. Терпение было ключом — и он ждал, пока такая возможность представится, после чего, наконец, сделал свой ход, поразив почти все цели, какие хотел. Летичевы были окончательно выведены из игры вместе с их чудовищными идеями, организация в целом была вынуждена поумерить свои амбиции в исследованиях планетарного терминала и закрыла многие связанные с ним проекты — теперь Принца Вьюгу посещали еще реже чем раньше — а с давних пор пытавшаяся сесть ему на хвост глава "Авроры" оказалась козлом отпущения, равно как и ее весь ее блок, не просто уже давший трещину, но рухнувший в пропасть. Однако, требовался последний...нет, не удар. Скорее, взмах метлы, чтобы скинуть туда же крошки, оставшиеся на краю. Полковника нельзя было недооценивать — из всех чудовищ, с которыми ему приходилось иметь дело, каждый миг рискуя быть обнаруженным, рискуя быть растерзанным ими, эта тварь была одной из самых кошмарных — он не мог даже смотреть на него без боли. Закончив послание, он потушил свет, убрав исписанный аккуратным почерком листок в стол — отправит его он завтра. Сейчас ему предстояло выдержать разговор с чудовищем.
