-На...кого? — сил удивляться уже попросту не было. — И откуда ты...
-На того, кто у русских вроде за главного. А откуда...ты уж прости, Кат, но пока тебя не было, отряд немного пополнился.
-События, определенно, складываются угрожающие.
Ренье, как и всегда, говорил очень тихо, но в подвальном помещении, куда другие звуки почти не проникали, его было отлично слышно.
Это было четвертое и последнее укрытие из тех, что были намечены для них в городе — еще на стадии планирования операции, когда приходилось в считанные дни заучивать карты со всеми их улицами, переулочками, тупиками и короткими маршрутами к нужной точке. Сгрудившись вокруг крохотного деревянного столика, на котором как раз была разложена такая карта, они говорили, время от времени перебивая друг друга — а их всех перебивал своими стонами валявшийся в соседней комнатушке маг.
Судьба бывшего уже коменданта "Огнива" пока еще не была решена — и лишь потому ему дали возможность выжить.
-Планетарный терминал... — вновь заговорил обычно немногословный Ренье. — Я чувствовал, что нами в очередной раз играют, но даже представить себе не мог...
-А придется, — сухо произнесла Сильвестра, барабаня пальцами по столу. — Если бы игра не стоила свеч, Ассамблея меня бы сюда не послала.
-Может, напомнишь еще раз, кто именно отдал приказ?
Этот вопрос Асколь задавал уже не впервые — по правде говоря, звучал он уже столько раз, что можно было бы сбиться со счета. Пущены в ход были и другие вопросы, целью которых было заставить эту странную особу проколоться хоть на чем-то — но все они оказывались тут же отбиты весьма точными ответами. Вариантов оставалось лишь два — либо она и правда говорила правду, либо попросту была достойно подготовлена, и отнюдь не теми, о ком в который раз ей приходилось повторять.
-Меня прислал отец Стефано Бьянки, как я уже вам множество раз сказала, Филин, — устало пробормотала Сильвестра. — Послушайте, я понимаю, что после случившегося доверять кому-то, появившемуся вот так внезапно — не самая лучшая идея, но если бы я хотела вам вреда, мне было бы достаточно не появляться. Не предупреждать ваших людей о том, что я смогла подслушать, и куда именно ушла вторая группа. В этом случае русские бы взяли их тепленькими.
-Быть может, еще есть какой-то шанс... — задумчиво произнесла Шепот.
-Исключено, — Сильвестра тряхнула головой. — Я слышала, как этот маг говорил им, куда двигаться. Первый секретарь, этот...Кай, с его слов не жалует людских компаний. У него небольшой домик за городской чертой, где он и останавливается, когда прибывает на станцию по делам...
-Это ты уже говорила, — перебила ее Шепот. — Но все же...
-Раскройте вы глаза, наконец, — в голосе Сильвестры чувствовалось раздражение. — Брать его отправилось отделение рыцарей, палач и башенный охотник. Никто из них до сих пор не вернулся, а вас, Филин, едва не сцапали, и все потому, что либо Маклахлан, либо Барр выложил все, что знал. Вы хоть понимаете, что я...
-Понимаю, — сухо сказал Асколь. — Чтобы заставить говорить одного из наших или такого как Барр, нужно действительно быть...чем-то не совсем обычным. А если прибавить к этому то, что видел я сам...
-Письмо русского мага, так точно, — кивнула Сильвестра. — Вам бы стоило его сохранить, честно говоря.
-Не до того было...и все-таки, что знает Ассамблея? И не надо говорить, что столько же, сколько мы.
Он внимательно следил, как менялось ее лицо во время ответа — пусть это и было дьявольски сложно уловить. Что-то все еще не давало Асколю покоя — то ли ее внешность, вроде бы совершенно заурядная, то ли...
Аркури. Где же, где же он мог слышать эту фамилию? Что-то старое, давно позабытое за ненадобностью, что-то...
-Мы знаем, что Ленинградский Клуб уже много лет готовит нечто грандиозное, — Сильвестра взглянула ему в глаза. — Мы знаем, что этот Кай — нечто такое, с чем нам еще не приходилось сталкиваться, или же это было так давно, что никто уже и не вспомнит. Все сейчас стоят на ушах, вы уж мне поверьте.
-Как он связан с терминалом? — бросила Шепот. — И, что меня волнует куда больше, как связан с терминалом ты, Кат?
Асколь не ответил. Молча развернув валявшуюся на краю стола папку, вытащил оттуда несколько нечетких фотографий. Уронил одну из них на стол.
Столько ночей он видел эти глаза в своих кошмарах.
И вот теперь, наконец, мог посмотреть и на их хозяина.
Опутанный трубками и электродами, Объект Ноль — мальчик с кожей цвета снега и волосами-сосульками — бесстрастно взирал на них с нечеткой черно-белой фотокарточки. Оторвать взгляд от нее было делом невероятно тяжелым — каждый раз, когда он вновь доставал фотографию наружу, из головы мигом улетучивались все до единой мысли.
-Я не знаю, — хрипло сказал Кат. — Я правда не знаю, как это вышло, а все, что знал — еще этой ночью рассказал вам. Раймонд считал, что я мог получить сигнал, предназначавшийся кому-то другому...
-...или он с самого начала был для тебя, — тихо сказал Ренье. — Терминалы...что мы о них вообще знаем?
-Почти ничего, — глухо произнесла Сильвестра. — Но этот...мне не надо иметь с ним никакой связи, чтобы сказать, что он страдает. Что мы должны его освободить, пока еще не стало слишком поздно.
-Предлагаю начать с вопросов более насущных, — вклинилась в разговор Шепот. — А именно, как нам выбраться из этого гадюшника живыми. После того, Кат, что ты устроил на станции...
-Допустим, не я, а ее комендант, благодаря кому мы и сидим в дерьме по шею...
-Неважно, кто, важно, как оттуда вылезать, — рассудительно заметил Ренье. — Если русские уже привели в порядок дела на станции — а раз эвакуация города не началась, значит, мы можем считать, что им это удалось — то они теперь смогут бросить часть сил на наше преследование. Перекрыть все пути отхода.
-Если этот Кай все еще здесь... — вновь заговорила Шепот. — Он может прийти за нами сам. А мы даже не знаем, кто или что это такое.
-Во всяком случае, вариант с...посланником духа из Башни выглядит несколько абсурдно, — Ренье вздохнул. — Так или иначе, здесь я согласен — единственным вариантом для нас сейчас остается отступление. И провести его нужно как можно быстрее, так что...
Договорить Стекольщик не успел — помешала вначале хлопнувшая о стену дверь, а затем и топот ног. Факел, оставленный заниматься наружным наблюдением, еще только перепрыгнул через порог, а все уже ощетинились Ключами — или, как минимум, прихваченными на крайний случай пистолетами-пулеметами.
-Русские? — коротко спросил Асколь.
-Кевин, — так же коротко произнес Эрик. — И будь я проклят, если у него все дома...
Из подвала было два выхода. Разделившись — Кат и Шепот, Ренье, Факел и Сильвестра — они проследовали наружу. Стылое утро еще никого не выпустило на улицы, и потому одинокая фигурка в измочаленном палаческом балахоне смотрелась на фоне скромных однотипных домов еще более дико.
Отец Кевин Маклахлан ковылял, подволакивая ноги, тащился к дому, оставляя за собой кровавый след. Асколь, как и остальные, высматривали засаду, пытались понять, не подвязали ли к человеку, что сейчас волочился в их сторону, пару-тройку килограмм взрывчатки или какие-нибудь не менее убойные чары. Дорожка из крови становилась все гуще, палач брел вперед, уронив голову на грудь — жизни в нем на вид было не больше, чем в одном из стандартных апостольских прислужников. Ждать дольше было нельзя — если они не перехватят его тут, на улице, он выдаст укрытие с головой. Именно об этом, похоже, подумал Эрик, поднимая ствол.
-Отставить, — прошипел Асколь. — Прикрывайте.
-Кат, не дури, мы не...
Он не слушал — не слушал и даже не собирался. Маклахлан был хорошо ему знаком — далеко не одну кровавую карусель они прошли вместе, и никогда еще ни у одного не было повода усомниться в другом. За пределами работы жизнерадостный даже сверх меры, он был человеком, к которому, казалось, вовсе не прилипала никакая грязь, человеком, которого ничто, кажется, не могло заставить избавиться от своей широкой улыбки. Когда же приходило время очередного дела, для которого их обоих растили, он был одним из тех, кому можно было без сомнений доверить прикрывать спину или вести людей в бой. Одним из тех, кто просто не мог предать. Не мог и все, и неважно, какую бы боль ему причинили.
Маклахлан был палачом. Этого было достаточно.
Перебираясь через пустынную улочку, он ожидал, что сейчас-то и покажется засада, сейчас-то и полетят пули — или сработают наброшенные на их товарища чары. Улица молчала, а Маклахлан лишь тихо стонал, пока Асколь не вцепился ему в плечи, не встряхнул его, не заставил поднять на него глаза.
-Кевин?
Лицо Маклахлана выглядело обескровленной восковой маской. Из широко распахнутых глаз его по щекам текли медленно-медленно две тонкие красные струйки.
-Кевин?
Маклахлан ненавидел имя, которым наградила его мать — он всегда считал, что оно не подходит для палача. Очень мало было тех, кто мог звать его по имени, на кого он, обычно добрый и спокойный, не начинал огрызаться. Асколь назвал его так уже дважды — но даже лучший способ вывести Кевина из себя теперь не давал никаких результатов.
-Кат... — прохрипел палач, запустив свои окровавленные руки в карманы. — Кат...я видел...я видел...
Одного этого жеста было достаточно, чтобы отскочить и броситься в укрытие — кто знает, какие чары накрутили на палача в плену? Асколь остался на месте — в глазах Маклахлана он не видел никакой угрозы.
Честно говоря, он не видел там вообще ничего.
-Я...я видел...я видел, Кат... — продолжал хрипеть Маклахлан. — Он показал мне...
Палача трясло — и когда Асколь опустил взгляд, то быстро отыскал причину. Его перебитые выстрелами ноги истекали кровью, и это значило только одно: он не мог пройти весь этот путь сам, его высадили где-то неподалеку. Вернули им, без засады, без ловушки? Но зачем? Какой в этом смысл?
-Что ты видел, Кевин? — осторожно спросил он, вспоминая на ходу подходящие по случаю целебные чары. — Кто это с тобой сделал? Говори!
Отец Кевин Маклахлан резко — откуда только взялись силы? — оттолкнул его на асфальт. Выдернул из своих изорванных выстрелами, пропитанных кровью одежд пистолет. Посмотрел на него — в глазах его была такая боль, какой Кат еще не видел у человеческого существа.
-Я видел там Господа, — размазывая по лицу кровавые слезы, Кевин упер пистолет себе в горло. — Он нас ненавидит.
Утренний сон окрестных улиц разорвал без остатка единственный выстрел.
Интерлюдия 12. Апокриф
Последние лучики закатного солнца ласкали долину, в которой притаился город. Самый старый из официальных монастырей Европы — аббатство Монте-Кассино — взирал на него со скалистого холма к западу, где века назад святой Бенедикт основал христианский храм на месте языческого строения, посвященного Аполлону. Аббатство пережило, казалось, все мыслимые невзгоды: его разрушали сарацины и лангобарды, его отдавали на разграбление норманнам, его обитателей изгоняли императоры, и, наконец, от него едва не оставило одни только воспоминания чудовищное землетрясение. То, чего не смогли добиться бесчисленные завоеватели, удалось на славу союзным войскам в 1944-ом году: опасения, что аббатство может быть использовано если не как укрепление, то как наблюдательный пункт для немецкой артиллерии, привели в итоге к решению о его бомбардировке. Сто сорок две "Летучие крепости" B-17, взявшие курс на монастырь ранним утром 15 февраля вместе с более чем восемью десятками иных машин, не оставили от аббатства ничего, кроме дымящейся груды обломков. Ни одного немецкого солдата не погибло — их в монастыре попросту не было, в отличие от итальянских мирных жителей, искавших в стенах аббатства спасения от ужасов войны — то были несколько семей фермеров, осиротевшие дети, тяжелораненые и умирающие. Когда последний уцелевший монах покинул руины, бойцы немецкой парашютной дивизии немедленно заняли развалины, таким образом, сделав именно то, чего должна была не допустить бомбардировка — создали дополнительное препятствие на пути союзных войск. Четыре кровопролитных сражения перемололи не одну тысячу человеческих жизней, но даже с окончанием боев вздохнуть спокойно город не мог — еще много дней марокканские гумьеры из Французского Экспедиционного Корпуса бродили по окрестным селам, отмечая свой путь убийствами, изнасилованиями и грабежами. Отличился, пусть немного и в другом смысле, и 2-ой польский корпус — среди его бойцов был сирийский бурый медведь, которого, согласно легенде, выдрессировали подносить снаряды и разгружать ящики с боеприпасами.
Война жестоко обошлась с аббатством, но оно вновь восстало из пепла — как и скрытое среди тех же скал неприметное здание — во время боев никто и не заметил, когда оно успело выгореть до основания, никто почему-то не мог и вспомнить, что же там было до пожара. Так или иначе, сейчас все в том же самом укромном местечке возвышалось массивное сооружение из гладкого серого камня, со всех сторон надежно укрытое высокой оградой, чьи звенья имели наконечники в виде острых копий — перебраться через такую нечего было и думать. Окруженное настоящей крепостной стеной теней, здание чем-то напоминало старинный замок, хоть и выросло из былого пепелища лишь в начале шестидесятых годов. Пока солнце могло подарить хоть что-то запрятанному меж скал и холмов дому, огни в его окнах не зажигались, окна те оставались слепы, а кое-где и вовсе с утра до вечера закрыты плотными ставнями. Из высокой черепичной кровли росли острые громоотводы — четыре мрачных указующих в неба перста. Тусклая бронзовая табличка на широких воротах сообщала всем подобравшимся к ним по узкой горной дороге, что здесь располагался приют имени святого Дагоберта II, покровителя сирот и похищенных детей, но это лишь порождало новые вопросы. Что здесь, в ста с небольшим километрах от Рима, забыло учреждение, названное в честь древнего короля франков, почему оно словно нарочно было размещено в самом труднодоступном месте из всех, которыми могли похвастаться местные горы, и, наконец, почему о нем нельзя было почти ничего найти в официальных источниках? Эти и многие другие вопросы так и оставались без ответа, позволяя плодиться слухам — но даже самым смелым из них до истины было примерно столь же далеко, как до Луны. Посетители сюда не допускались ни под каким предлогом, высокие кованые ворота всегда были заперты, а дорога, что вела к приюту, представляла собой столь безумный горный серпантин, что по ней мало кто решался пробираться на автомобиле — риск не вписаться в очередной крутой поворот и вылететь с трассы был чрезвычайно высок. Случись кому-то из внешнего мира пробраться за ворота, он бы удивился, увидев, каким количеством новомодных камер наблюдения был обсажен начинавшийся за оградой аккуратный дворик — из их поля зрения невозможно было пропасть ни на минуту, все они были размещены так, чтобы прикрывать слепые зоны друг друга. Увидев же тех, кто нес здесь караульную службу, чужак бы удивился еще сильнее, если бы, конечно, успел — эти люди в монашеском облачении и с неизменно хмурыми лицами имели не только оружие, но и право его при нужде применить.
