Метелица

-Wasser, Wasser uberall, — прошипел маг, пока в коридор снова возвращался, капля по капле, свет. — Doch jede Fuge klafft...

Прикусив губу до бесцветной крови, она ждала.

Сейчас. Сейчас. Все к этому шло и было сделано ради этого.

-Wasser, Wasser uberall, nur was zu trinken schafft!

Маг ударил. Она прекрасно знала эти чары — к большому своему сожалению. Знала и помнила всех тех, чьи легкие за считанные секунды наполнялись водой, кто захлебывался и тонул, находясь при этом на суше. У цели без Цепей шансов спастись не было вовсе, но и для другого мага риск оказывался весьма высок: Флайшер топил своих жертв так быстро, что мало кто успевал собрать силы для защиты, для того, чтобы отвести от себя это гадкое заклятье.

Маг бил со всей своей силы, со всей своей злобы.

Она только того и добивалась.

Больше злости. Больше ненависти. Больше желания причинить боль, которого только и ждал ее дар от Ассамблеи.

Бинты, покрывавшие тело Неус, зашевелились чуть раньше, чем с губ мага сорвался последний слог. Когда же это случилось, по ним уже расползались мерцающие все сильнее и сильнее литеры, шедшие в два ряда (6):

V.R.S.N.S.M.V.

S.M.Q.L.I.V.B.

Флайшер вложил в этот удар всю свою силу. Но так и не нанес его.

Дар Ассамблеи, который она носила уже столько лет, был, наверное, последним уцелевшим экземпляром — слишком уж долгим и кропотливым трудом являлось создание "брони милосердия". Это облачение, имевшее настолько безобидный вид — всего лишь связка старых, выцветших бинтов, покрывавших все тело — было создано вовсе не для того, чтобы смягчать удар или отражать его во врага.

Вот только маг, который уже почти влил в нее свои кошмарные чары — палач и изувер Флайшер, чьи руки по локоть пропитались кровью еще в войну, сейчас попятился в ужасе, опуская эти самые руки. Лицо его, освещенное оставшейся руной, было перекошено от страха и отвращения — пред самим собой.

Покров и правда не защищал от удара в привычном понимании. Он просто не давала его нанести, заставляя даже самого бессердечного сухаря, даже такого, как Флайшер увидеть и прочувствовать до последней капли все то, что он собирался сделать со своим врагом, смиренно ждущим смерти. Понять, какую боль он собирался причинить, какие страдания и унижения принести, осознать до самого конца, какой вред нанесет каждый его удар, даже если он давно уже привык убивать и не считал убитых...

И вот тогда-то они все застывали в ужасе: ее покров пусть лишь на несколько мгновений, но возвращал их всех — законченных ли садистов, матерых ли убийц — в то время, когда они проливали свою первую кровь, возвращая всю тяжесть, что неотступно следовала за этим.

Этих мгновений ей обычно было достаточно.

Как и сейчас.

-Disperdat Dominus omnia labia dolosa linguam magniloquam! — на этих ее словах, что сопровождались резким указующим жестом, Флайшер поперхнулся, раскрыв рот, но лишь отчаянно замычал, будучи не в силах вытолкнуть наружу хоть что-нибудь связное. — Qui dixerunt linguam nostram roboremus labia nostra nobiscum sunt quis dominus noster est! (7).

В глазах Йозефа Флайшера плясал страх. Он пятился к стене, беззвучно, словно рыба, открывая и закрывая рот, отчаянно пытаясь пересилить проскользнувшие в него в момент смятения чары. Он с детства привык к смерти и не считал убийство чем-то, вообще достойным внимания, но ведь так было не всегда. Так и не нанесенный удар отразился в нем всей той болью, что он успел причинить другим за свою долгую жизнь — и чувствовалось это совсем как впервые...

И, пока эта боль не прошла, Неус уже успела лишить его главного оружия — языка.

Флайшер, мыча и вертясь волчком, наконец уперся спиной в стену. У нее еще оставалось несколько секунд до того, как маг вернет контроль над собой, равно как и решительность, желание нести смерть — и упускать их было нельзя. Бросившись к магу, Неус вдавила в его лицо свои обнаженные ладони, выпуская сквозь кожные поры все, что только знала и могла.

Диметилртуть. Раствор дихромата калия. Акролеин. Соединения талия. Ртуть. Хлорокись фосфора. Синильная кислота.

Когда сознание вернулось к ней, лицо мага — почерневшая и перекошенная маска — уже давно перестало шевелиться. Сплюнув несколько раз на старые доски, Неус медленно села рядом с трупом, чувствуя, как ее все сильнее начинает колотить.

Она осторожно взяла мертвую руку палача и убийцы в свои.

Оставалось самое сложное.

-От врат ада... — голос ее дрожал сейчас еще сильнее, чем во время боя. — Избавь, Господи, его душу...requiescant in pace...

-Как все прошло?

Водитель старался лишний раз на нее даже не смотреть: для него Неус Шиль, оставленная в живых лишь потому, что идеального философского камня из нее не получилось, вне всяких сомнений была адским отродьем.

В каком-то смысле так и было. И она только что избавила мир от еще одного дьявола, что был в ответе за ее появление.

-Я сделала все, что должна была сделать, — тихо ответила Неус, уставившись в окно. — Что-то не так?

-Как сказать. Тебя вызывают, Амальгама.

-Филин?

-Филин. "Догму" требуют в Ватикан, в полном составе. И уж конечно, без их драгоценного "второго мозга" дело не обойдется.

-Когда...когда я смогу вылететь?

-Надеюсь, что сегодня. Чем раньше твоя красная морда перестанет маячить у нас перед глазами, тем лучше. Без обид.

-Конечно, — едва слышно прошептала Амальгама. — Без обид...

5. Союзы.

С добрым утром, наместник святого Петра

Вы, я вижу, опять безнадёжно упрямы,

Все равно, что сворачивать в терцию гамму...

(Канцлер Ги — Письмо тирана Римини Папе Римскому).

1987 год.

Долина Монументов что днем, что вечером, действительно представляла из себя зрелище весьма впечатляющее. По мере приближения к ней по единственному шоссе, ведущему через аризонскую пустыню, начинало казаться что там, вдали, вырастает на глазах некая удивительная страна из древних замков и причудливых скульптур. Видения эти меняли свой облик с каждым часом, от рассвета до заката, но сидящим сейчас в черной машине с бронированными стеклами, что неслась по тому самому шоссе в окружении нескольких мотоциклов и армейских вездеходов, было совершенно не до них. Епископ Юлиан Верт, развалившийся на заднем сиденье, молча, поджав губы и протирая время от времени уставшие глаза, изучал державшуюся на паре скрепок пачку бумаг, делая это взглядом до того напряженным, что второму человеку, занимавшему сейчас заднее сиденье, иногда становилось откровенно не по себе. Лета Цикурин, затянутая в свое обычное темно-синее одеяние — сейчас к нему была добавлена наплечная кобура, и не пустая — откровенно скучая, рассматривала проносящийся мимо пейзаж — от самой красивой его части ее, по закону подлости, отделяла лысая голова водителя в темной военной форме без знаков различия. Вздыхая время от времени о чем-то своем, Лета поворачивалась к епископу, смотря на его расцарапанное — прямо поверх старых шрамов — лицо, а он, в свою очередь, бросал мрачный взгляд на расплывающийся вокруг ее правого глаза фингал. Молчание их длилось уже третий час: с того момента, как они встретились, Верт и его самый близкий и доверенный помощник не обменялись ничем, кроме коротких приветствий и задумчивых взглядов.

Разговор даже не то, чтобы "не клеился" — он попросту никак не мог начаться. А до "Всенощной" — одного из, если не самого огромного форпоста Церкви в Соединенных Штатах — было еще так далеко, что угроза со скуки перегрызть одну из двух чужих глоток казалась что Лете, что епископу весьма и весьма ощутимой. Когда конвой их в очередной раз чуть сбросил скорость, Лета, наконец, не выдержала.

-Виделась с Катом, — сказала она куда-то в сторону, избегая смотреть на епископа.

-Виделся с его отцом, — так же мрачно выдал Юлиан, откладывая прочь бумаги.

-Дурная семейка.

-Как есть дурная.

Тягостное молчание продлилось еще немного, и во второй раз его прервал уже Верт.

-Думаю, ты хочешь услышать как все прошло, — протянул он. — Если память мне не изменяет, я обещал рассказать.

-Была бы рада услышать, — оживилась Лета. — Если позволите спросить...что все-таки с вами случилось?

-Чертов кот этого старого мерзавца случился, — огрызнулся Верт. — Да, тот самый. Ладно, — епископ вздохнул. — Ехать нам все равно еще далеко, так что расскажу...

Горная долина была вся залита снежным сиянием: когда-то, века назад, в ней прятался процветающий городок, точку в истории которого поставил сошедший с гор ледник. Поглотив долину целиком и превратив с годами в крайне неуютную ледяную пустошь — не тающую даже летом, что было немудрено на такой высоте — он оставил лишь несколько узких проходов, которыми уже давно никто не пользовался. Туристов эта долина никогда не привлекала: в Альпах было достаточно мест куда как более гостеприимных, а тут и на лыжах-то толком не покатаешься. Прекрасная и пустая, долина спала уже много веков, но сегодня ее сон был нарушен. Редкие птицы, селившиеся на этой вышине, испуганно кричали и вились вокруг поднимающейся все выше и выше покрытой снегом кабины подъемника — а та, в свою очередь, ужасающе скрипела и покачивалась от каждого резкого порыва ветра.

Эта канатная дорога была выстроена уже много позже тех времен, когда долина опустела — до нее использовалась берущая свое начало где-то далеко внизу каменная лестница, ныне погребенная под толщами снега и льда. Говорили, что на некоторых ступенях строители выбивали цитаты из священных текстов. Говорили о древних ловушках, о которых нынешние поколения уже ничего толком не знали. Но даже и без них десятки людей в свое время срывались с этих ступеней вниз, настолько суров и труден был этот путь. Путь к крутому горному склону, к которому прилепился старинный замок — точнее, огромный сугроб, в котором можно было, если постараться, угадать очертания этого самого замка. Рваная линия стен сливалась со скалами, зубцы единственной высокой башни серебрила изморозь...

Епископа Юлиана Верта красоты замка и долины не прельщали. Его интересовали иные, более насущные вопросы: как бы добраться до вершины в этом беспрестанно раскачивающемся железном ящике и не оказаться внизу, где собрать свои уставшие старые косточки не было уже определенно никаких шансов. Закутанный в толстую шубу с высоким воротником, обернувший пересохшее горло толстым шарфом и время от времени растирающий руки, которые мерзли даже в прочных тяжелых перчатках, Верт не переставал ругать на чем свет стоит владельцев замка, а в перерывах между руганью — размышлять над причинами, по которым те назначили встречу именно здесь и делать из этого соответствующие выводы.

От встречи в Риме семья Асколь отказалась, нисколько, впрочем, Верта не удивив: само собой, они предпочитали свою территорию, и, что было весьма досадно, в данной ситуации были вправе диктовать свои условия. А им — остальным участникам встречи — оставалось лишь вздохнуть да с таким вот вздохом подчиниться. Всем, включая его. Черт, даже ему! Больше злило только то, что из всех своих мест, которые они могли бы предложить, эти мерзавцы выбрали именно это — свое главное и самое древнее убежище. Не уютное логово во Флоренции. Не просторный, чистый, современный, а главное — теплый — офис в Венеции, в одной из тех фирм, которые зарабатывали деньги для этого древнего и страшного рода. Нет, когда они имели возможность навязать свои условия, то шли до конца, и из всех родных полей, что можно было избрать, выбрано было, конечно же, то, которое доставило бы остальным максимум неудобств, а хозяевам прибавило бы больше всего уверенности. Кое-чего они уже добились — епископ был в подлинном бешенстве.

Второй пассажир ветхой кабины никаких эмоций по поводу поездки наверх не проявлял — по крайней мере, внешне. Молодая женщина в полных доспехах (разве что без шлема — его заменял сейчас капюшон), под которыми были все те же тонны теплой одежды, глядела в окно своими темно-синими глазами, но было не очень похоже, чтобы она любовалась красотами: взгляд был пустым и отрешенным, ему чуть-чуть не доставало до того, чтобы стать совсем мертвым, словно у куклы. Она почти не двигалась с места, а каждый раз, когда это все-таки случалось, производила закономерный жуткий лязг — Юлиан тут же бросал на нее очередной мрачный взгляд, раздумывая о том, насколько красочные пятна на снегу от них останутся, если кабина не выдержит веса ее лат и кувырнется в долину.

Когда они были уже на полпути, епископ, наконец, решил чуть размять пересохшую глотку разговором, благо тема напрашивалась сама собой.

-Вы когда-нибудь его встречали лично, командор? — сухо спросил Верт, барабаня пальцами по запотевшему стеклу.

-Леопольда? — голос у спутницы Юлиана был таким же, как и внешний вид — пресным и безэмоциональным. — Только раз. Больше про него слышала.

-Кто ж про него не слышал, — усмехнулся Верт в воротник. — Легенда, как-никак...

Легенда, которой давно пора бы уже слечь в гроб или хотя бы чуть ослабить хватку.

-Слышала одну старую историю...вы позволите?

Юлиан только пожал плечами — почему бы и нет, все равно чем-то надо было заниматься, пока они не доберутся.

-Говорят, это было лет тридцать назад, может больше. Человек, который мне это рассказал, сейчас занимает у нас весьма высокий пост, а тогда...тогда он был еще молод, и, как это обычно бывает, в глазах командования иначе как пушечное мясо не рассматривался. Задача, поставленная тогда перед его группой...скажем прямо, выживания она почти не предусматривала. Их кинули первой волной на логово трех мощнейших Апостолов, которые успели в те годы опустошить несколько маленьких городков...кинули просто чтобы проверить, чего ждать и насколько будет трудно. Специалист, приданный Ассамблеей, взломал для них территориальное поле и группа вошла, — женщина вздохнула. — Увязли на подступах. Протянули час, или полтора, пока не вылезли хозяева...а те уже вырезали группу за неполные три минуты. Тридцать шесть человек. Его самого вместе с первым лейтенантом взяли живьем, то ли себе на ужин, то ли еще зачем...когда пришли, наконец, запрашиваемые материалы от заинтересованного лица из Башни, стало ясно, что дело совсем табак.

-Хм?

-Один из Апостолов оказался их бывшим оперативником. Из той самой тридцатки. Пропал в конце семнадцатого века, с тех пор и считался мертвым. Можете себе представить, насколько он поднялся за это время во всех возможных планах. Два других были моложе, но обращены им. А одна кровь, сами понимаете...это все делало еще сложнее. Кто-то голосовал за лобовой удар, говоря, что потеряем пару сотен голов, зато проблему решим быстро. Кто-то предлагал устроить осаду и заморить их голодом. Еще один хотел все разбомбить к чертям и списать на взрыв ближайшей электростанции. Само собой, про тех пленных никто не помнил...