Неус снова рассмеялась — жалкая, отчаянная попытка прикрыть тем смехом ужас, столь невыразимый, что для него попросту не существовало слов. Вести переговоры с дьяволом во плоти...нет, с кем-то несравнимо хуже...
И пока что она не могла быть уверена, что заработала хоть бы одно очко.
Кай продолжал молча изучать спинку переднего сиденья. Чуть наклонился вперед, уперев руки в подбородок.
-Если так или иначе все ведет к взаимному уничтожению, разве не должна я попытаться найти иной выход?
-Есть лишь один выход, и именно к нему мы направляемся сейчас, — безразличным тоном ответил Кай. — Я использую вас в качестве щита или инструмента для достижения цели. Или же просто освобожу вашу душу раньше, чем прочие.
-Могу я...
-Просить о чем-либо нет смысла. Я сохранил жизнь вашему коллеге, Неус, поскольку так или иначе он вскоре сможет оставить ее навсегда. Но ваша жизнь оборвется, когда мы прибудем на место. По вашей воле или нет — вот то единственное, где вы вольны сделать выбор, если вам так остро необходимо иметь его иллюзию.
Автомобиль чуть сбавил скорость, а после и вовсе вынужден был притормозить — где-то там, впереди, выпучил красный свой глаз светофор. Воспользовавшись этой краткой паузой, Неус обернулась. Кай тут же поднял оружие.
-Я не собиралась просить, — тихо, но достаточно твердо сказала она. — Я собиралась предложить вам сделку.
-Вам нечего мне предложить, Неус. Ни вам, ни кому-либо из живущих.
-Вы ведь не успели закончить свою сказку, так?
-Вы хотели бы узнать, чем она кончается?
-Я хотела бы, как уже сказала, сделать вам предложение, — машина вновь тронулась с места. — Если единственный выбор, который, по-вашему, у меня есть — выбор собственной смерти, вы ведь ничем не рискуете, верно? Особенно, если даже ваша собственная смерть ничего не изменит?
-Продолжайте, — немного помолчав, произнес Кай.
-Я не знаю, куда мы едем, и вряд ли вы скажете мне это, пока не станет уже слишком поздно. Я не знаю, что еще вы задумали, и вряд ли смогу это у вас выпытать. Но я знаю, кто вы...
-И что с того?
-Я хочу знать, как вы стали таким, — заставить голос не дрожать было дьявольски трудной задачей. — Я хочу знать вашу историю. Вашу сказку. Ведь будь вы не более чем проводником чужой воли, частью силы, инструментом — вряд ли бы вы придавали этим сказкам такое значение. Вряд ли бы вы вообще помнили...вряд ли бы вы вообще знали, что это...
-Это знание вам ничем не поможет. К тому же...вы упомянули некую сделку.
-Я...я тоже расскажу вам сказку, — пробормотала Неус. — Вы верите, что ваши слова убедят меня шагнуть в пропасть. Почему же та, кого вы упрекали в безумном оптимизме, не может верить в то, что ее собственные заставят вас от нее отступить?
-Нам осталось недолго, — пробормотал Кай. — Нам осталось недолго, но если вы хотите убедиться в том, что я говорил правду, то извольте. Будет лучше, если вы примете эту правду до того, как мы прибудем на место. Лучше для всех нас.
-Вот и славно, — до боли в руках сжимая руль, улыбнулась неведомо кому Амальгама. — Кто начнет?
С высоты их полета город казался мешаниной каких-то невнятных пятен, в которой время от времени вспыхивали и тут же исчезали тусклые огоньки. Вертолет, размалеванный серыми и синими полосами до самого хвоста — кажется, раньше он принадлежал какой-то новостной службе — был, впрочем, столь же ничтожным пятнышком на тоскливой простыне неба, избравшего сегодня монотонно-свинцовые тона, а для шквального ветра, что сейчас вовсю гулял по салону, ища, что бы еще оторвать и унести с собой, машина была и вовсе жалкой игрушкой на пару минут — и позабавиться с ней вволю не позволяло одно лишь мастерство пилота.
-Добрая сегодня погодка, а?
Чтобы донести до собеседника хоть одно слово, Грегори Маршалл был вынужден орать во весь голос — и даже так не было никакой гарантии, что хоть что-то сможет прорваться сквозь весь этот треск и грохот.
Высокая женщина с коротко стриженными выбеленными волосами, что занималась сейчас внушительных размеров винтовкой, впрочем, слышала его превосходно — но даже не повернула в сторону запечатывающего охотника головы.
-Добрая погодка, говорю!
-Ага, — раздраженно буркнула себе под нос Аканта Левек, вновь обратившись к оружию — похоже, ее совершенно не заботило, слышит ее собеседник или нет.
Грегори услышал — и скривился от досады. Это самое "ага" было, кажется, третьим звуком за весь полет, который он смог, приложив невиданные усилия, выдавить из своей коллеги по ремеслу — убийство Апостолов уже казалось ему менее трудоемкой задачей, чем попытки разговорить эту вечно хмурую особу. С того момента, как они встретились несколько дней назад — еще до начала всего этого бардака, который теперь приходилось разгребать без лопат — он давно успел припомнить все, что слышал об этой женщине, и, не раз и не два прокрутив в голове, вынужден был признать: известно ему — как и многим другим — было чрезвычайно мало. Родом откуда-то с берегов Гаронны, кажется, из Тулузы — во всяком случае, вызванивать ее пришлось именно оттуда. Кажется, не первый ребенок в семье: это могло объяснить и предпочтения в методах исполнения цели и сам факт, что она избрала для себя подобную профессию. Раскопанные в Башне бумаги вскользь упоминали какую-то старую травму или врожденное заболевание: впрочем, глядя на прямую, как жердь, Аканту, ловя порою ее собственный ледяной взгляд — и вспоминая ее впечатляющий послужной список — Маршалл вполне готов был поверить, что своему прозвищу она обязана одним своим нравом.
Тот список — даже одна только рассекреченная его часть — и правда мог впечатлить, равно как и суммы, которые Полсердца требовала за работу. Чаще всего в последние годы их перечисляла Башня: в документах, до которых добрался Грегори, были отмечены, разумеется, только случаи, когда ей официально поручался розыск, арест или ликвидация лиц, чем-то прогневивших Лондон, но не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы обратить внимание на многочисленные пробелы в деле Аканты. Полсердца частенько привлекалась к делу, уже порученному другим охотникам, оказывая необходимую поддержку тому или другому, но еще чаще работала одна. Припомнив еще одного печально известного охотника на магов — Ричарда Хита — Грегори отметил для себя, что Аканта была полной его противоположностью: ее услуги практически никогда не запрашивали, если цель нужно было бросить под очи Башни живой. Приказав вызвонить ее, лорд-надзиратель определенно знал, чего хочет...
Маршалл, впрочем, тоже — каждая резкая черточка в облике его нынешней напарницы напоминала ему о леди Митик, под чьим началом он имел удовольствие работать в последнее время, стоя на страже разоренного Ассоциацией и Церковью дома Морольф. Удовольствие, впрочем, не достигшее по очевидным причинам логического конца — а Морисетта Мерольт, гостившая в то время совсем рядом, была не из тех, чье внимание легко было удержать: оказавшись в ее постели уже спустя неделю после приезда, охотник довольно быстро вынужден был признать, что использовали и сочли вполне обыкновенным его, а не он. И почему, интересно, он об этом вспомнил именно сейчас? Казалось бы, только и...
А, к дьяволу. Если уж эта воплощенная строгость во всем, от движений до речей, каждую секунду вынуждена напоминать ему о леди Митик, он так просто не сдастся. Выждав еще несколько минут и убедившись, что ничто, кроме ее громоздкой машины смерти, Аканту в целом мире, похоже, не интересует, маг протяжно вздохнул и вновь заорал на весь салон:
-А я про вас, кстати, немало слышал!
-Сочувствую, — холодно проговорила Полсердца, вытягивая из своего мятого серого комбинезона пару тонких перчаток.
Решив, что начало, пусть и скверное, все-таки положено, маг преисполнился решимости развить успех — даже если для того придется сорвать напрочь глотку:
-Хоть знаете, за чьей головушкой мы сегодня?
-Кай, — секундное пожатие плечами.
-Ну а кто он такой-то, слыхали?
-Нет.
-О! Да неужто? Так вот, он...
-Не надрывайтесь, мне все равно, — уставившись в пол, произнесла Аканта. — Лучше сосредоточьтесь на приеме приказов от лорда-надзирателя.
-Да я уже так...сосредоточен, что лопну скоро! — выкрикнул Маршалл. — Нет, вам что, правда плевать?
-Мне за него заплатят. У него нет магической защиты. Простая цель, — отрывисто и четко выговаривала Аканта. — Все остальное — лишняя информация. Белый шум. Избавьте меня от него.
-А может, вы и правда кукла? — задействовал Грегори тяжелую артиллерию. — А? Слышали, что про вас говорят?
-Слышала, — очередной рубленый на дольки ответ. — Глупости. Я просто всегда работаю через дубли. Мое тело сейчас в отеле там, внизу.
Не отказался бы на него взглянуть, когда эти танцы закончатся. Хотя почему только взглянуть...
Треск рации заставил мага оторваться от приятных мыслей — вырвав прибор из кармана, он придвинул его как мог близко к лицу, вновь перейдя на крик:
-Сэр!
-Мышеловка готова, Маршалл. Все отряды на позициях, ждем только вас. Когда...
-Три, может, пять минут!
-Превосходно, Маршалл. Заберитесь повыше — я не хочу, чтобы цель спугнули раньше времени.
-Боюсь, выше уже не потянем!
-Боюсь, меня это не волнует, — протрещала рация. — Исполняйте. Конец связи.
Протолкнув сквозь зубы наружу несколько ругательств на двух языках, маг задвинул рацию обратно в карман — и, уцепившись, за ближайший поручень, осторожно двинулся в сторону кабины.
Надо будет запомнить на будущее — любая охота превращается в непроходимую тоску, если кругом одни только существа с ампутированным чувством юмора...
-Значит, вот как все случилось...
-Да. Теперь вы понимаете?
Машина продолжала нестись стылыми улицами — дома только и мелькали мимо нечеткими серыми пятнами. Город, казалось, вымер: даже зная о мерах, предпринятых Башней еще до начала охоты, сложно было представить, что одни только игры с погодой смогли загнать по домам большинство обитателей Лондона. Было во всем этом что-то иное, что-то неестественное, что-то...
Город словно чувствовал, что по нему бродит сама смерть.
-Вы ведь не сразу начали...этим заниматься.
-Все познается со временем. Так и мне нужно было время, чтобы понять до конца, что есть человек, и что должно быть сделано.
-Вы упоминали мага, который имел дар видеть человеческие Истоки. Я не пойму, почему он тогда...
-Он испугался истины, вот и все. Но он знал, что даже заставив меня исчезнуть, истину подвинуть с места назад в тень уже не сможет. Не сможет забыть. Я полагаю, он все еще ищет свой путь, чтобы...покинуть круг. Если он еще здесь, то скоро будет освобожден, как и все прочие. По-настоящему освобожден.
-Как вы оказались на своем месте? В Ленинградском Клубе?
-Я боюсь, эта история слишком длинна для того, чтобы вы успели ее услышать до того, как все будет кончено. Но тот человек, что привел меня к ним, ничем не отличался от иных. В нем, как и во всех, обитал все тот же тлен. Он желал принести меня в жертву своим мертворожденным мечтам, но в итоге понял, что за ними ничего не стоит. Пусть и слишком поздно... — Кай едва слышно вздохнул. — К чему все эти вопросы, Неус? Я вижу вас, не забывайте. Вижу, что вы верите лишь в часть моих слов, но от других ваша природа подсказывает вам отгородиться, отбросить прочь самую важную часть открытой вам истины. Вам некуда бежать. И говоря это, я имею в виду не эту машину, не эту улицу, и даже не город или страну. Ни у кого нет иного пути, кроме того, что ведет к смерти, но вы не желаете это принимать, пусть и знаете, что я прав. И сейчас вы задаете вопрос за вопросом, стремясь выиграть время для своей души, будто не понимая, что каждая выигранная секунда причиняет ей новые муки. Хотите, я скажу вам, почему вы действительно ничего не сделали, когда у вас был шанс? Вы понимали, что я был прав, только и всего.
-Тогда почему я еще не приняла ваш осколок? Почему...
-В вас идет борьба, Неус, но это вовсе не удивительно, ведь столько лет подряд вас отравляли, все глубже и глубже, подменяя истинное стремление каждой души чужими для нее, мертворожденными мечтами и целями. Пытались придать вашей жизни ложный смысл. Вы не просто пережили Дахау или опыты, что над вами проводили тулийские маги, вы не просто претерпели страдания, достойные несчастной серебряной монетки, но, равно как и она, пережили все это без какой-либо причины.
-Вы ошибаетесь. Меня избрали для программы, поскольку обнаружили Цепи.
-И вы правда думаете, что были единственным человеком с Цепями, что оказался в пасти концентрационных лагерей? Вы правда думаете, что пострадали за что-то — или что за эти страдания и за все то, что вы взвалили на себя после по указке тайной стороны Церкви, мир вам отплатит чем-то, кроме молчания? Вы не святая, пусть и жаждете ей быть. Вы не святая, но дело даже не в ваших поступках или в ложной мотивации...дело в том, что само по себе это слово не имеет никакого смысла. Закон человеческой ошибки диктует свои порядки — и человек изводит себя и других, причиняет им все существующие виды телесной и духовной боли...ради чего, вы спросите? Вы можете заслонять истину любыми целями, любыми помыслами, идеалами или же любой верой на ваш вкус, но от нее никуда не скрыться. Вы мучаете себя, поскольку ваши души вопиют о том, что больше не могут этого выносить. Вы измышляете все новые и новые способы изничтожить себя, причинить себе и другим самую невероятную боль — и корни всего это, Неус, лежат в стремлении ваших душ больше не продолжать. Вы ведь не понаслышке знаете, что такое война, верно? Возьмем, чтобы не быть в наших рассуждениях слишком абстрактными, например, какую-нибудь боевую машину. Даже обычный танк является довольно сложной системой, но система, которая его порождает, в сотни раз сложнее. Только представьте — целые предприятия добывают руду, другие создают из нее необходимое сырье, целые каскады станков производят отдельные элементы будущей машины. А есть ведь еще системы, производящие топливо, системы дорог, системы, производящие материалы для строительства все тех же дорог и новых систем...и так далее. И какая цель у всей этой почти бесконечной спирали систем, если заглянуть на достаточную глубину, ради чего человек трудится, не покладая рук? Верно. Ради того, чтобы превратить самого себя в труп. А как быть, например, с оружием массового поражения? Вы правда думаете, что саму идею чего-то подобного может подсказать человеку что-либо еще, кроме его измученной души? А те же концлагеря? Я надеюсь, вы понимаете, что...
-Я понимаю, что вы хотите доказать. Все что делал и делает человек, по-вашему — лишь попытки уничтожить себя...
-...повторяемые из раза в раз, повторяемые все с большей изобретательностью, пусть даже о том никто и не помнит, кроме ваших душ. Вам причиняли боль, Неус, не потому, что хотели построить что-то на ваших костях, пусть даже они искренне в это верили. Нет, вся боль, которую вы испытали — лишь закономерное следствие того, что их души ищут и не могут найти выхода из своей тюрьмы. Что они безвозвратно испорчены, поражены тлением с самого начала своего пути и будут делать так, просто потому, что более ничего не знают. Человек ошибочен. Человек не может иначе. Но есть выход, Неус, и он вам известен. — Кай вновь устало вздохнул и заговорил знакомым уже глухим голосом, которым читал не так давно старую сказку. — Меня завернули в тонкую белую бумажку, чтобы не смешать с другими монетками и не затерять, вынимали меня только в торжественных случаях, при встречах с земляками, и тогда обо мне говорили необыкновенно хорошо. Все утверждали, что я очень интересна. Забавно, что можно быть интересною не говоря ни слова! И вот я попала домой! Миновали мои мытарства, потекла счастливая жизнь. Я ведь была чисто серебряная, настоящей чеканки, и мне совсем не вредило, что во мне была пробита дырка, как в фальшивой: что за беда, если на самом деле ты не фальшивая! Да, надо иметь выдержку: пройдет время, и все встанет на свои места (1)...
