-Ваше сиятельство, покорнейше прошу простить, что ждать заставили, я...
Раньше, чем по глазам хлестнул яркий свет из холла, ушами занялся хриплый, дрожащий от едва скрываемого страха голос. Хозяин последнего также не замедлил появиться — и тут же отскочить в сторону, преувеличенным жестом предлагая ведьме, наконец, войти.
-Я, несомненно, должен был вас встретить...если бы я только знал, где...
-Пустое, — отмахнулась Августина, затворяя за собой дверь. — Мне все равно хотелось изловить немного свежего воздуха...да и нынешняя ночь, что уж там скрывать, вполне располагает к долгим прогулкам.
-И все же...
Последние слова застряли у сторожа в горле, сменившись жутким кашлем — уцепившись суховатыми пальцами в собственный воротник, что, по чьему угодно разумению, давно должен был уже удавить владельца, Ручейник не без стараний расстегнул верхнюю пуговицу. Из-под толстых стекол старомодных очков вниз по дрожащим щекам сбежала пара выбитых натугой слезинок — продолжая бороться с кашлем, что набрасывался на него, как правило, в минуты наивысшего нервного напряжения, слуга бросил извиняющийся взгляд на ведьму, мгновение спустя вновь склонив очи долу.
Даниил Соколов покинул Россию спустя полгода после того, как ему исполнилось пять: семья его, верой и правдой служившая Базилевским с начала семнадцатого века, отнюдь не желала присутствовать при кровавом крещении чего-то бесконечно нового и до дрожи пугающего на обломках родной страны. В двенадцатилетнем возрасте — на дворе тогда стоял год 1929-ый — воспитываемый в бережно хранимых родителями традициях мальчишка получил гербовое клеймо и новое имя, навек связавшие его жизнь со служением ведовскому роду. Спустя лишь год Ручейнику впервые довелось увидеть, на что была способна его хозяйка: короткий и жестокий поединок графини с чрезмерно много возомнившим о себе представителем Могилы отравил его душу страхом на долгие годы вперед. Вызубривший своды древних, частью уже давно отмерших, законов до точки, напитавшийся преподанными ему традициями столь плотно, что едва сохранил немного места для собственных мыслей, сторож парижской мастерской был готов лечь костьми по первому повелению — и защищать вверенные ему стены до последнего вздоха. В годы войны его умения, равно как и верность, прошли суровую проверку — то, что он не только остался жив, но и всеми мыслимыми и находящимся за пределом измышлений хитростями уберег дом от посягательств, говорило само за себя. Без высочайшего разрешения, пусть даже и выраженного в форме довольно туманной, Ручейник вряд ли бы посмел устроить все это представление со сдачей отдельных комнат — а разрешить пришлось, поскольку от одной мысли, что хозяйка вынуждена будет возмещать убытки, понесенные по его вине, сторожа непременно хватил бы сердечный приступ.
Впрочем, глядя сейчас на человека, виденного последний раз в самом расцвете лет, графиня вынуждена была признать — этого, наверное, и больное сердце бы свалило не сразу. Сухой, жилистый, прямой и тощий, как жердь, Соколов все еще хранил в спрятанных за стеклами глазах немного былого огня, и пусть даже к облику его успели добавиться морщины, проплешины и нелепая, торчащая метлой борода, сомнений по-прежнему не было — даже умирая, этот человек постарается для начала испросить дозволения отойти в мир иной.
-Спешу наперво доложить, ваше сиятельство, — через слово сбиваясь на нервный кашель, продолжал Ручейник, принимая у ведьмы пальто. — Все посылки до одной я получил, все распаковал, все расставил. На третьем этаже все прибрал, гостей мы теперь уже не принимаем, согласно вашему распоряжению...
-Табличка на входе утверждает иное.
-Что? Разве я... — Соколов всплеснул руками. — И верно, забыл, забыл снять проклятую...вы не волнуйтесь, я сейчас же...
-Полагаю, еще одну ночь она вполне может остаться на прежнем месте, — остановила ведьма слугу, рванувшегося было к дверям. — Не стоит так волноваться, право слово. Теперь я здесь...уж не знаю, сколь долго мне придется пробыть, конечно, но уверяю — забот у вас убавится.
-И верно, и верно... — Ручейник снова сокрушенно охнул. — Приехали ведь, да, а все на пороге стоим, считай...прошу, проходите, проходите. Замерзли ведь еще, наверное, как есть замерзли, погода, простите, ни к черту...я сейчас же чаю...
-Где Блестянка?
-А? Что? — Соколов дернул головой. — А, жена сейчас в отпуске, дня через два...да, думаю, через два точно будет. Вы садитесь, садитесь, я скоро, да...скоро...
В холле, следовало признать, изменилось ничтожно мало — та же искусно расставленная мебель, те же зеркала в темных рамах, те же массивные, нервно поблескивающие стеклами, угловые шкафы с бронзовыми ручками...стоптанный ковер у входа, полные чудных изгибов вешалки...бросалось в глаза разве что отсутствие старых картин: на своих местах остались только "Лунное озеро" и "Конец царствия" Дельвиля — его же "Сокровища сатаны", по всей видимости, были убраны Ручейником, дабы не смущать зазря посетителей. Опустившись в резное кресло у дальней стены, Августина на мгновение прикрыла глаза — усталость брала свое, но уступать ей никак было нельзя. Нет, прежде всего стоило...
Воскресить защиту — начать, наверное, стоит уже в ближайшие часы. Закончив с тем — день-два, вряд ли больше — разобрать вещи, привести в готовность оставшееся оружие. Пройтись по телефонным номерам, выяснить, и как можно быстрее, точные итоги "Метелицы", свести списки потерь, прикинуть, сопоставить, довести до ума дальнейшие планы по каждой из наличествующих сторон. Рассчитать — с этим тоже никак нельзя медлить — расходы на ближайшие операции. Установить, кому достался спящий Терний, узнать имя того, кто подписал себе смертный приговор...
Ах да, неплохо было бы еще принять ванну. И переодеться. И выспаться. Было бы очень хорошо также...
-А вы, простите, кто?
Голос — молодой, чистый, с нотками не до конца сгинувшей сонливости — заставил графиню встрепенуться в кресле, не без удивления уставившись на источник звука: даром что говорили в этот раз на французском. Молодой человек в измятой рубашке, что застыл сейчас в дверном проеме, удивление выказывал куда как более сильное — говоря откровенно, был до того им поглощен, что никак не мог найти в себе сил разродиться новыми словами.
-Мы же это... — наконец, у него начало получаться — пусть и частью. — Мы ж звонили...и объявление давали, вот. Закрыты мы, никого больше...
Переступив через порог, он вышел на свет — растрепанные светлые волосы, несколько резковатые черты лица...прицепленный на пояс кассетный плеер тихо гудел, выпавшие наушники волочились по ковру.
-Больше не принимаем...
-Вот как? — на губах Августины проступила мрачная улыбка. — Так что же, погоните меня прочь, в снег и холод? Так, выходит?
-Ну, я просто... — столкнувшись взглядом с графиней, парень потупился, немного помолчал, прежде чем смог в очередной раз собраться с силами и продолжить. — Отец так сказал, я это вот...
-Ах, отец, — улыбка ведьмы стала еще шире. — А отец, позволь узнать, не успел ничего тебе рассказать?
-О чем? — собеседник Августины окончательно растерялся. — А, вы из его знакомых, что ли? Он говорил, да...есть кто-то там, в Союзе...
Она редко смеялась. Потратила бы немало сил, вспоминая, когда делала это в последний раз, делала взаправду. Но абсурдность ситуации, развернувшейся здесь и сейчас, казалась — возможно, в том надо было винить также усталость и общее перенапряжение — Стальной ведьме вполне подходящим поводом для того, чтобы расхохотаться в голос.
Порыв, однако, удалось сдержать — преждевременно драть на клочки столь удачно образовавшуюся интригу было бы по меньшей мере преступно.
-Что ж, если отец успел поведать тебе хоть что-то — например, как надлежит здороваться с гостями — то мы, наверное, сумеем в этом немного поупражняться, — проговорила графиня, беззастенчиво разглядывая собеседника. — Я...ну, допустим, кто-то там из Союза. Позволишь кому-то там из Союза услышать твое имя?
-Послушайте, я... — подобрав, наконец, провода с пола, выдохнул парень — уже куда быстрее и смелее, чем прежде. — Не знаю, кто вы, но если вы комнату ищете, так у нас уже почти месяц как закрыто. А если вы к отцу — то он спит, наверное...ночь на дворе...постойте, — он дернулся, словно от удара. — Погодите, а как вы вообще вошли? Кто вам открыл?
-А это важно? — усмехнувшись, Августина обвела взглядом помещение. — Что ж, раз представляться ты не желаешь, придется даровать тебе имя самой. В конце концов, если твой отец — страж сего дома, это так или иначе придется сделать...Алькон? Точильщик? Быть может, просто-напросто Муравей?
-Я звоню в полицию. О насекомых будете им расска...
Закончить фразу молодому человеку не удалось — безжалостно оборвавший ее подзатыльник, отвешенный буквально влетевшим в холл Соколовым, оказался достаточно крепок, чтобы парня качнуло вперед и чуть в сторону.
-Васька, паршивец! — рявкнул Ручейник, сгребая сына за воротник. — Я тебе что говорил, что? Говорил выходить сегодня? Говорил лезть, куда не просят? Да как у тебя язык-то повернулся только? Да ты хоть знаешь, несчастный, с кем только что... — взглянув на графиню — напряжение, достигнутое ей в попытках не рассмеяться, Соколов явно принял за едва сдерживаемый гнев — слуга рассыпался в извинениях. — Ваше сиятельство, простите дурака этого...не знал, честное слово, не знал он ничего...
Ответить ведьме не удалось — довольно быстро оправившись от первичного шока, сын Ручейника закричал в ответ — следом за отцом сорвавшись на русский, пусть и довольно неумелый:
-Да ты совсем тут рехнулся? Рехнулся, да? Последний раз, слышишь меня, последний раз к тебе приезжаю! Каждый год, каждый год у тебя черти что! То ящики какие-то привозят хрен знает откуда, а ты вокруг козлом скачешь, то звонки из других стран, то по ночам приходят...всякие... — едва переведя дыхание, с жаром продолжил молодой человек. — И чуть что — сразу орать, сразу руки расходятся!
-Он еще голос на меня повышать будет! — глаза старшего Соколова, казалось, вот-вот покинут отведенное им природой место и направятся путешествовать по залу. — Приехал, тоже мне, поглядите-ка на него! Да лучше бы и верно носа сюда не казал, мерзавец! По миру чуть меня не пустил, все деньги проиграл...
-Деньги? Какие деньги? Да у тебя хлеба зимой не выпросишь!
-Молчи! Молчи, кому сказано! Не знаешь ничего, а сам...
-Не знаю? Чего я там не знаю? Да что тут узнаешь-то, в твоей помойке? Что у тебя узнаешь-то, ты ж вечно сидишь, как в рот воды набравши! И мама потому с тобой жить не захотела, что ты вечно...вечно...
-Ах ты...
Графиня устало вздохнула — тихо, но достаточно выразительно, чтобы две пары глаз повернулись к ней. Глаза Ручейника мгновение спустя сузились, лицо — застыло, и он процедил, смотря на сына так, словно впервые того видел:
-Пошел вон. И на глаза мне сегодня не попадайся.
Она ожидала нового крика, как минимум — слабого, но все же протеста. Младший Соколов, однако, лишь демонстративно отстранился, отряхнул рубашку от невидимой пыли.
-Завтра уеду, — бросил он. — Ноги моей здесь больше не будет.
Дверь, ведущая в коридор, с глухим звуком захлопнулась. Несколько секунд глядя на нее и теребя воротник — будто бы заранее готовясь к очередному приступу кашля — Ручейник обернулся к ведьме.
-Ваше сиятельство, я должен...
-Не утруждай себя, я вполне могу объяснить все сама, — тихо проговорила Августина. — Сколько лет ты мне служишь? Срок немалый, то верно. Сколько лет назад ты нашел себе женщину, способную хранить чужие секреты? Тоже довольно-таки давно. Сколько лет твоему отпрыску?
-Прошу вас, я...
-На вид никак не меньше двадцати, — продолжила ведьма. — И когда ты собирался мне рассказать?
Соколова, казалось, сейчас действительно хватит удар.
-Позволю себе предположить — никогда. Ты знал, что я по самые брови и выше загружена работой, знал, что вряд ли смогу отбыть из Союза хотя бы на денек. Так продолжалось год за годом, и ты внезапно понял, что, возможно, при жизни меня более и не увидишь. А раз так — к чему все это, верно? К чему посвящать в тайны лишних людей, к тому же — людей родных? К чему осложнять им существование? Не лучше ли отослать куда подальше, пожертвовав собою ради того, чтобы они жили себе спокойно, ничего не ведая? — подавшись в кресле чуть вперед, Августина продолжила. — Блестянка, конечно же, ни в каком не отпуске — ты просто надеялся, что я буду столь занята в ближайшие дни, что позабуду о ней вовсе. О, надежд у тебя и правда было много...готова поспорить, ты с прошлого года надеялся, что все обойдется. Надеялся даже тогда, когда я начала пересылать сюда первые материалы из Союза. Когда я была в Риме — в те дни, ты, наверное, молился вовсю, чтобы мне не пришло в голову заглянуть в гости. Мечтал, чтобы все как-нибудь разгладилось само собой и в этот месяц, когда я приказала тебе закрыть дом для гостей и готовить для меня. А тут еще, как снег на голову, свалился твой сынок, который, конечно же, ничегошеньки не...
-Моя вина, — прохрипел, опуская голову, Соколов. — Моя и лишь моя. А потому прошу вас — заберите одну мою жизнь, они не...
-Разве я говорила что-то о том, что желаю твоей жизни? — графиня покачала головой. — С чего бы мне вообще ее желать? Ты никогда меня не подводил, даже в годы войны. Никогда не заставлял усомниться в своих силах и своей верности.
-Но я... — Ручейник вновь зашелся жутким кашлем. — Прошу вас...поймите, я просто...просто хотел...
-Просто хотел, чтобы обо мне никто не знал. А я не знала о... — Стальная ведьма задумчиво посмотрела на собеседника. — Ума не приложу, чего ты так боялся. Уверяю, казнь твоего отпрыска за непродуманные денежные операции в мои планы отнюдь не вошла бы. Разбрасываться людьми в наше тяжелое время — роскошь из разряда непозволительных...
-Я никогда о таком не думал, поверьте. Сам не знаю, как так вышло, я лишь...
-...не хотел для него клейма и сомнительной привилегии исполнять все мои приказы, — улыбнулась Августина. — Что ж, на этот счет можешь более не тревожиться. Лет пять, может, шесть назад я бы не была так уверена, сейчас же...нет, нет, слишком перезрел. Чтобы втолковать ему то, что должно, пришлось бы прибегать к чарам, а у меня в настоящий момент нет и часа свободного времени на подобные процедуры. Он сказал, что отбывает завтра? Ну что же, пусть так и будет. Пусть покинет этот дом раз и навсегда...во всяком случае, до того времени, когда с его стенами вновь распрощаюсь уже я. Устраивает тебя такой выход?
Ответ последовал незамедлительно — казалось, Соколов сейчас и вовсе захлебнется в благодарностях. Или в кашле — тот, никуда вовсе не девшись, продолжал терзать слугу Стальной ведьмы едва ли не с большей силой.
-Я рада, что мы это прояснили, — дождавшись, пока приступ прекратится, тихо проговорила Августина. — Надеюсь, больше для меня не уготовано никаких сюрпризов?
-По правде сказать, ваше сиятельство... — Ручейник заметно побледнел.
