Алексеев смеялся, размазывая по лицу слезы. Кинувшись в ноги существу в синем доспехе, он кричал, умоляя дать ему приказ, вопил в голос, цепляясь за тонкий плащ и покрывая поцелуями латные сапоги. Клялся в вечной преданности. Молил о праве служить — а коли нет, то о чести умереть от руки прекраснейшего из созданий. Рассыпался в благодарностях за то, что был удостоен взгляда высочайших.
Существо в синем доспехе коснулось его — легонько, лишь кончиками пальцев.
И что-то начало меняться.
Шиловский тяжело, с шумом глотнул воздуха. Моргнул — в тщетной надежде, что это ему только кажется, что это сейчас возьмет и исчезнет.
Что он сможет, наконец, проснуться.
Сейчас. Прямо сейчас. Ну пожалуйста. Пожалуйста.
Но это продолжалось.
Увиденное творило с его рассудком то же, что раскаленная печь делает с брошенным на нее кусочком льда. Этому не было имени, не было объяснения — и прощения тоже быть не могло. Это нельзя было выдержать — и, глядя на это
превращение
Шиловский не мог больше даже кричать. Страх, дойдя до крайнего предела, положенного человеческому существу, обернулся чем-то вроде обиды — глупой, почти детской, смешанной с безграничным изумлением.
Почему? Почему он видит это? Почему он? За что?
Пусть это уйдет! Пусть уйдет!
Что-то словно оборвалось внутри него — сознание больше не могло заслоняться от картины, слишком чудовищной, чтобы совладать с ней, переварить ее хотя бы частью. Страха больше не было. Мыслей тоже.
Кроме одной.
И ей Шиловский подчинился весь без остатка, опрометью кинувшись прочь.
Где-то там, за спиной, раздался негромкий хлопок. Неважно. Уже неважно. Он уже у дверей. У самого порога. Он уже...
Сейчас он проснется. Проснется и все забудет. Прямо сейчас. Сейчас он...
Страха больше не было, как и боли.
А вскоре исчезло и все остальное.
Издали бой казался чем-то суетным, несущественным. Стена снега, что спадал с неба вперемешку с дождем в объемах совершенно безумных, отлично справлялась с тем, чтобы перекрыть обзор, ветер, словно получивший отмашку от неких высших сил, завывал так, что все остальные голоса, гулявшие по кораблю, тонули в нем без остатка.
Издали бой казался не более, чем чередой ярких вспышек и глухих, едва слышных хлопков. Едва ли похоже на зрелище, достойное внимания. Едва ли можно узнать в этом последнее отчаянное сражение, что защитники корабля дали на взлетной площадке: тщась выиграть время для товарищей, что вовсю пытались поднять в воздух два застывших там вертолета, а в случае неудачи — желая продать свои жизни как можно дороже.
Отсюда, с вершины антенного поста системы управления артиллерийским огнем, почти ничего не разглядеть и не услышать. Но две фигуры, застывшие у самого края, продолжают всматриваться в метель.
-Сколь велико их число, Ранка?
Вопрос, который из-за ветра очень легко было услышать лишь частью, задала фигура, стоявшая слева. Трепетавший за ее спиной плащ был собран, казалось, из легчайшего тумана, чьей-то волей обращенного в ткань, доспех, налитый глубокой кобальтовой синью, почти сплошь покрывали прихотливо извивающиеся письмена, многосложные узоры, переплетенные неразрешимыми узлами, тончайшая филигрань и драгоценные камни. Не выписанные и не вырезанные, а скорее вытканные повсюду слова и знаки ни мгновения не пребывали в покое, но собранная из них паутина, ежесекундно менявшая свою структуру, могла многое поведать тому, кто был способен за ней уследить: храня куда больше, чем просто внешнее имя хозяина, его родословная или список славных деяний, она буквально сочилась забытыми тайнами, давними обещаниями и изощренной ложью. Лицо закрывала украшенная перьями жемчужно-белая маска, два идеально подогнанных по размеру сапфира тонули в отверстиях для глаз. Общую картину в какой-то мере нарушал повязанный на предплечье серый бант с крохотной дисковидной брошью: та хранила изображение небольшой перелетной птички, вместо ног имевшей лишь пучки перьев — ни дать ни взять ласточка.
-Десятка три, не больше. Все, кто остался.
Выпустивший на волю последние слова ростом был чуть пониже, зато несколько шире в плечах. Доспех его, цвета бутылочного стекла, буквально ломился от всевозможных украшений, по карманам плаща же были рассажены в великом множестве иглы и спицы, крючки и сверла, тончайшие лезвия, выплавленные из материала, отчаянно напоминавшего серебро, закупоренные в лед стебельки неведомых растений и одно небольшое, в изящной оправе, зеркальце. Светло-серый шлем-маска с вытянутым далеко вперед раздвоенным забралом отчаянно напоминал лисью морду.
-Возможно, ты ныне раздумываешь, стоило ли отсылать его в одиночку?
-Отнюдь, — голос Ласточки был ничуть не теплее ветра, что рыскал по кораблю. — Наш нынешний неприятель не стоит тревог. В довершение того же...это Иней. Будь их три десятка или три сотни — исход один.
Следующую минуту или даже две молчание нарушал лишь голос ветра.
-Иней, — Ранка едва слышно вздохнул. — Последний рыцарь Одиннадцати царей. О нем ходили легенды еще в пору юности наших с тобою предков. Я думал, он никогда не покорится нам.
-Ничто не вечно, кроме Королевы, — озвучила Ласточка старинную поговорку.
-Тебе стоит быть настороже. Сей зверь — приобретение весьма и весьма дорогое, но оно может сослужить хозяину не самую добрую службу, особенно при дворе. Как уже было мною сказано, разбой, что чинила его неукротимая рать, успел войти в легенды. Его крови жаждут очень и очень многие...впрямь ли стоило брать его сюда, сейчас?
-Он уже бывал здесь прежде, Ранка.
-Здесь? В Огражденном мире?
-Как и ты, если услышанное мною не есть ложь в той или иной мере. Ты ведь тоже однажды ступал на эту землю, верно?
-Все так.
-Говорят, у тебя была и фаворитка из Огражденного мира?
-И вновь верно, — Ранка чуть склонил голову в знак согласия. — Она забавляла меня какое-то время, но в итоге предала.
-Вот как? И что же она сотворила?
-Посмела состариться без моего дозволения.
Где-то там, на корме, продолжали звучать выстрелы. Ветер исправно доносил их сюда — впрочем, все реже, все меньше.
-Одна из твоих сестер, ведомо мне, тоже оказывала покровительство...
-Верно, — Ласточка легко кивнула. — Но договор был нарушен, а время — растрачено попусту. Ее не оказалось в числе тех, кто успел вернуться до разъятия.
-Быть может, она жива.
-То мы узнаем, когда вскроем уцелевшие прибежища в этом мире и пробудим спящих, но никак не раньше. Впрочем, даже если она действительно окажется среди них, вмешаться в мои планы ей не удастся...
Со следующими словами Ранка помедлил. Хлопья снега спадали на шлем, тут же тая и срываясь вниз прозрачными капельками.
-Как не сможет теперь того содеять и Эхо.
Вделанные в белую маску сапфиры гневно сверкнули.
-Соглядатай Королевы понес кару за свое безрассудство и скудоумие. По его вине мы ошиблись местом при переходе. По его вине я осталась без корабля и доброй половины соцветия...
-...и лишишься куда большего, если о том прознают. Эхо был любимейшей потехой третьего принца...его недовольству не будет границ.
-Третий принц забудет обо всем, едва падет Огражденный мир, в том числе и о своем любимце. Сверх того, теперь нам не придется оглядываться через плечо на ищейку.
-Ты мудро поступила, отняв его жизнь чужой рукой. На дознании, коли таковое все же состоится, у тебя будет больше простора... — задумчиво продолжал Ранка. — Будь решение в моей власти, я бы, возможно, повременил еще...но что содеяно, то содеяно — а содеяно, не могу не отметить, хорошо. Сделаю небольшое признание — меня изрядно позабавили его последние слова.
Белая маска в этот раз осталась безмолвной. Хозяйка ее, вглядываясь в метель, вызвала в памяти предмет разговора
Ты перешла черту. Никто не смеет убивать Полуночников!
и позволила себе короткую, полную мрачного удовлетворения улыбку.
Я служу Королеве!
Позволила себе вспомнить и другие слова — те, что принадлежали ей самой.
Все мы служим Ей. Каждый на свой лад.
Позволила ярости, что была стократ холоднее этих вод, этого снега, чуть поутихнуть.
-Кажется, с однодневками покончено, — Ранка медленно поднял руку, указывая куда-то вперед, в пургу. — Твой зверь справился даже быстрее, чем я предполагал.
-Но не так споро, как думалось мне, — Ласточка покачала головой — обрамлявшие шлем перья задрожали, переливаясь всеми мыслимыми цветами. — Возможно, он еще не вошел в полную силу...последствия неудачного перехода...
-Причина вполне может быть и в ином, — проговорил Ранка. — Этот мир — сущее бедствие. Взгляни.
Латная перчатка, повинуясь воле хозяина, истаяла, открывая взору бледную кисть, сплошь обтянутую полупрозрачным слоем: на гладкой, тоньше волоса пленке беспрестанно расцветали и гасли узоры, подобные маслянистым разводам на поверхности воды. В одном месте слой истончился до того, что была отчетливо видна кожа — мелкая, не крупнее ногтя прореха появилась и тут же заросла вновь.
-Вуаль изнемогает, — тихо произнес он. — Здесь повсюду Горькая Падь...она тлеет даже в самой их крови. А крови однодневок мы нынче пустили вдоволь...
-Не самая трудная задача. Третий принц был прав, когда говорил мне, что здешние однодневки обладают выносливостью обыкновенного голубя. В условиях, в которых погибнет голубь, погибает и один из них, — Ласточка задумчиво коснулась маски двумя пальцами. — Уже успела увериться в том на практике. Один из тех, кого я взяла внизу, не вытерпел даже первичных метаморфоз.
-Они слабы, то верно. Но помни о Горькой Пади. Помни о том, что этот мир не избегнул и ядовитых семян Пади Пустоты.
-Не поминай всуе, — сапфиры вновь сверкнули. — Не поминай, когда мы не одни.
-Когда мы...что? — резко обернувшись, Ранка уставился на то, что казалось не более чем рябью в воздухе. — О, вот в чем дело...нас с тобой смеет подслушивать какая-то подлая душонка. Покажись немедленно — и смерть твоя будет быстрой, негодник.
-И правда, к чему этот маскарад, первый координатор? — слова, сказанные на чужом языке, в устах Ласточки звучали даже холоднее обычного. — Явите себя, пока еще не поздно. Быть может, я даже позволю вам объясниться, что вы собирались делать, прокравшись за наши спины...
-Ничего плохого, грозный легат, — быстрым, сбивчивым тоном пробормотала завернутая в светозащитный кокон фигурка, вываливаясь из воздуха. — Совсем ничего плохого-скверного. Корабль сорняков — опасное место, ходить-шагать без тенеплета только дурак будет.
Ранка презрительно скривился под своей маской. Первый координатор Соой, как и все прочие слуа, роста был невеликого — взгляд его, будучи направлен прямо, упирался ему и Ласточке в лучшем случае в живот. Подстать росту была и успевшая стать легендарной твердость духа уроженцев Ночных Земель: расхожая шутка гласила, что воин слуа, оставшийся в одиночестве, будет равно бояться как отступить, так и продвинуться вперед хотя бы на шаг, в итоге померев на месте от страха. Полагавшиеся в первую очередь на плоды своей науки — жалкие клочки давно минувшей эпохи — и в последнюю — на собственные силы, трусливые и непостоянные воины-миражи были последними, с кем любое здравомыслящее существо в любом из миров пожелало бы иметь дело.
-Спешу доложить-рассказать, грозный легат, — низко поклонившись Ласточке, затараторил Соой — речь его была столь же нервной, что и походка. — Все сорняки внизу убиты-перерезаны. Их каналы в наших руках, разобраться было нетрудно. Технология связи сорняков недалеко ушла от громких криков.
-Отрадно слышать, что хоть какие-то успехи вам сопутствовали, — не скрывая утомления, проговорила Ласточка. — Что вы сумели добыть оттуда?
-Все в точности, как и было доложено. Кланы сорняков бьются-грызутся меж собой вовсю. О нас никто не знает, точно-точно. Верьте-доверяйте мне, грозный легат, — закутанный в черное в который раз тряхнул головой, скрытой за тяжелым шлемом. — Мы установили также, где искомое логовище, оно сейчас в осаде. Из-за ошибки-промаха при схождении мы угодили не в то место, верно, но мы не так уж и далеко...
-Это все вести, что вы мне принесли?
Соой, в очередной раз поклонившись, двинулся вперед — типичным для его вида быстрым и суетливым шагом. Нервозность и раздражительность в каждом движении была, как давно еще узнал Ранка, едва ли не ведущей из их отличительных черт, достигая своего предела в моменты, когда слуа злился или ему угрожала опасность — там же брали корни их молниеносная реакция и поистине бешеная скорость.
-Нет-нет, грозный легат, — остановившись в каких-то двух шагах от своей собеседницы, забормотал Соой. — Еще вести есть, печальные-горькие вести для вас. Больше половины моего полуполка разбито-рассеяно из-за ошибки при схождении. Командный круг разомкнут, потери велики. В таких условиях продолжать неразумно-неуместно. Молю о дозволении отступить...
-Даже не помышляйте о том, — от одного только тона, взятого его собеседницей, Соой весь сжался, став еще более походить на комок грязной ветоши с тяжелым дыханием. — Мне потребуются все до единого, в том числе и ваше воинство, пусть даже толк от него и ничтожно мал. На этом все?
-Нет, грозный легат, — слуа в который раз отвесил низкий поклон. — Вы приказали сообщить-донести до вас, если мы найдем вашего оруженосца. Боюсь-опасаюсь, но должен дать вам ответ, грозный легат — мы его все-таки отыскали...
Стены узкого коридора были перепачканы кровью. Тел, однако, на пути не встречалось: воины-миражи слуа, получившие приказ замести следы, явно намерены были сделать это со всем тщанием. Черный дымок, затекающий в распахнутые иллюминаторы откуда-то сверху, позволял предположить, что работа их была в самом разгаре.
-Ты весьма настойчиво рекомендовал мне принять его, Ранка.
-Так и было.
-Ты говорил, что сын твоей младшей сестры, пусть и не бывал прежде в походе, пусть обучение его еще не окончено, уже достаточно хорош, чтобы сгодиться для меня.
-Обычным порядком минули бы годы, прежде чем Шелест получил — если получил бы — свой прощальный цветок, но нынешняя ситуация буквально молила о том, чтобы воспользоваться обходным путем, не так ли?
Пара двигалась неспешно, оставляя позади затянутые дымом коридоры, опустевшие каюты, пробитые выстрелами трубы и перевернутую, часто вовсе изломанную в клочья мебель.
-Напомни, какую плату ты взял с него за представление?
-Вполне удовлетворительную, но спешу уверить тебя — причин для беспокойства как не было, так и нет. Да, я ввел в твое соцветие еще одного своего родича, к тому же...
-...имеющего перед тобою долг.
-...но ведь и ты связала его клятвами, не так ли? Невозможность действовать согласно твоей воле и уж тем более — любые действия вопреки ей, полностью исключены. В противном случае он просто не смог бы принести обеты, ты же знаешь.
-Слуа так и не сказал, что именно случилось — лишь то, что мой оруженосец жив...пока что. Я питаю надежду, что он все-таки будет стоить хотя бы части тех слов, которыми ты терзал меня в дни минувшие.
