-К-кто в-вы?
-Я — потеря. И лишь потому, что теперь ты одна в целом мире, у тебя есть выбор. Останься здесь и замерзай. Иди со мной, и я навсегда избавлю тебя от боли, как избавил от имени.
-Если я...п-пойду...
-Больше не будет больно. Никогда. Я покажу тебе, каков мир на самом деле. А когда придет время — подарю его...и пару новеньких коньков в придачу.
Ее ручонка еле двигается. Он не торопится, он выжидает. Она должна все сделать сама.
-Я давно искал кого-то вроде тебя. Того, кто был бы достоин. Кто смог бы...увидеть. Кто смог бы...понять. Кто выдержал бы, увидев то, что вижу лишь я один. Кто смог бы справиться с истиной. Кто тоже видел белое безмолвие. Кто тоже остался один в целом мире и кто отважился бы заглянуть за его изнанку. Того, кто несет в себе магию — то, чего мне так не хватает.
Почти...почти...она уже почти дотянулась...как же предательски дрожат ее пальцы.
-Сделай свой выбор. Оставайся девочкой со спичками до самого холодного конца...или будь моей Гердой и складывай из осколков свою вечность.
Тогда, когда их руки соприкоснулись, она вновь почувствовала боль. Потом — немногим позже, уже в салоне черной "Чайки", укутанная в его штопанное пальто — она почувствовала и спасительное тепло. Потом — спустя месяцы и годы — она чувствовала еще великое множество разных вещей, и прежде всего — его правоту.
Ведь он не обманул.
Когда он все объяснил, всякая боль ушла, ушел и страх.
Осталась лишь решимость.
Осталась лишь цель.
Мир должен был получить избавление.
Мир должен был заглянуть в его зеркало...
1987 год.
Посыльный вломился в зал во время припозднившегося чаепития, расталкивая слуг и вышибая напрочь дверь. Его дорогой костюм был измят, волосы растрепаны и висели черными червяками, бледное, залитое потом лицо дрожало — он дышал тяжело и прерывисто, словно в любой момент потеряет сознание.
На него обратили внимание все — сам лорд Бартомелой, Скирхегард, читавший в своем отделенном кресле какую-то потрепанную книжечку, укутанная Завесой наследница и ее мать Ланца — вечно усталая женщина, больше породистая, чем красивая, редко попадавшаяся на глаза прислуге. Подняла глаза и прислуга — собиравшая пустую посуду на поднос Герда замерла, только что не врастая ногами в пол, ее внимательный взгляд впился во ввалившегося в комнату мага.
-Что вы себе позволяете? — холодно произнес, захлопывая книжку, Скирхегард. — Что это за вид? Что...
-Лорд Бартомелой...сэр... — бледный как полотно маг схватился за дверной косяк. — Нижайше прошу...прощения...там...
-Выйдите, приведите себя в порядок, и войдите, как положено, — ответил за хозяина Скирхегард. — Живо.
-Сэр... — выдохнул маг, падая на ковер. — Срочное...донесение из...ох...Башни, сэр...всех...все...все нужны...внизу...
-Повторите, — глаза главы рода Бартомелой опасно сощурились, становясь узкими бойницами. — Что вы сказали?
-Маятник качнулся, — выплюнул маг, в последний раз дернулся и потерял сознание, растекаясь по ковру.
В тот день у нее оказалось много забот. Откачивать жену лорда, чье сердце слишком уж бурно отреагировало на загадочное послание. Разбираться с десятками телефонных звонков и иных, уже магических попыток достучаться до имения Бартомелой. Убирать разбитую посуду, завешивать окна, носиться по всем этажам с проверочными амулетами, "простукивая" защитную сеть...
Причину, по которой имение, Башня, а вместе с ними, похоже, и весь Лондон, встали на дыбы, она понять не могла — слова эти ничего ей не говорили. Но паники, которая плясала в глазах сильнейших мира сего — даже в глазах лорда, спешно собиравшегося в путь, вытащившего из тайной комнаты не менее тайный футляр и выскочившего на темные улицы сквозь один из запасных проходов, где его уже поджидала машина — ей было вполне достаточно, чтобы оценить масштабы происходящего. На мгновение ей показалось, что уже началось, но эту мысль она почти сразу отбросила — Кай бы ее загодя предупредил, а раз предупреждения не было, ей и волноваться не нужно. Все в руках Кая. Все...
Зал чем-то напоминал цирковую арену — разве что ее не стали бы делать из грубого камня, не оставляя ни единого проема, ни единой щели — дверь, через которую они вошли, не была исключением, будучи "вложенной" в стену и в закрытом состоянии наглухо запечатывая все помещение. Зал опоясывал глубокий желоб, выдолбленный в каменном полу — в него были установлены несколько внушительных размеров плит, покрытых более чем странными узорами — и пылью, конечно же. Высокий темный потолок куполом сходился над помещением, в самом же центре зала стоял еще один массивный каменный блок, на поверхности которого было высечено нечто. Нечто на вид простое и в то же самое время — абсолютно нечитаемое, нечто, выбитое так давно, что не осталось уже среди ныне живущих никого, кто мог бы прочесть хоть слог, хоть полслога из непостижимого слова — слова, бывшего, как говорили, последним, что оставил Директор, став частью Маятника, бывшего, как говорили, его собственным именем, включившим созданный им механизм и запечатавший навеки его сердцевину. Но то, что было за блоком — за той его стороной, где имелись отверстия для каменных ключей — по одному на каждую правящую семью Часовой Башни — поражало куда больше. Из сердцевины зала, отмеченной лишь небольшой точечкой, бил в потолок луч чистейшего солнечного света, рождаясь нигде и уходя в никуда, но при том никогда не иссякая. Маленькое чудо — одно из многих, которые можно было лицезреть здесь, в управляющей камере Маятника.
-Знаете, есть одна старая история, — тихо произнес лорд Бартомелой, облизывая пересохшие губы. — Человеческая история. Всегда вспоминаю, когда сюда прихожу...старая-престарая история про людей с запада, которые поехали в Тибет, потому что им все твердили, что магию надо искать там. Они пришли в горы, поселились там, провели долгие годы с местными, изучая все, до чего могли дотянуться, и вот наконец их пускают к одному старому магу. Они и говорят — папаша, мы знаем, что здесь самый центр, самая сокровищница, мы пришли, чтобы у тебя учиться. Старый маг долго молчит, а потом достает ветхую карту мира и показывает пальцем — вы пришли совсем не туда, друзья, вот где центр всех вещей. Лондон. Как же он прав...как же все просто...наверху Бог, внизу Дьявол...так просто и в то же время так немыслимо сложно. Каждый раз...каждый раз поражаюсь...
-Не только вы, — так же тихо ответила молодая женщина в строгом бежевом костюме, что стояла рядом. — Не только вы.
Женщина была довольно высокого роста, стройной и в целом неплохо сложенной — картину дополняли иссиня-черные волосы и грустные сиреневые глаза. Держаться она старалась прямо и спокойно, но мерцающие под одеждой руны, заполнявшие практически каждый свободный сантиметр кожи, делавшие ее похожей на живую книгу, исписанную до последней свободной строки, давали понять, насколько же велико ее волнение — магичкой было активировано все, что могло бы ее защитить в случае необходимости — и сейчас, лихорадочно кусая губы, она снова и снова думала о том, насколько же ничтожны ее силы по сравнению с тем, ради чего был создан Маятник. Здесь, в управляющей камере, трепетали даже великие — что лорд Бартомелой, что она, Элис Митик, чей род корнями уходил еще к началу пятого века, за долгие годы раскинув немало ветвей. Ее семья упорно считала себя прямыми потомками римского гражданина Иона Гая Митики, оставшегося на обжитой земле примерно в 410 году нашей эры, но, никогда не делая даже попыток захвата высшей власти, имела возможность считать, что ей угодно — правящий род в этом случае не был против такого бесстыдного намека на куда более длинную родословную, чем их собственная. Текущей же главы этой во многих отношениях странной семьи точно можно было не бояться — власть и статус, интересовали ее, похоже, лишь от слова "никак" — забросив преподавание в Часовой Башне, она появлялась на родине лишь в исключительных случаях, все остальное время, как неодобрительно поговаривали по углам, выискивая себе приключений на разные части своего расписанного рунными словами тела. Сейчас же, по воле слепого случая, лишь она успела присоединиться к лорду Бартомелою в управляющей камере Маятника, когда были зарегистрированы его колебания — Верфрет знал, что остальные лорды уже в пути, но это займет еще много времени. С тем, что сейчас творилось в святая святых Часовой Башни, предстояло, похоже, сладить им двоим.
-Я думаю...
-Тихо, — прошептал лорд Бартомелой. — Снова начинается.
Голос звучал, казалось, отовсюду — вначале негромко, но постепенно нарастая — он говорил со странным, пугающим выговором — казалось, сама человеческая речь ему чужда и противна — в отличие от строк, которые он декламировал с явным удовольствием и воодушевлением. Голос казался близким — словно говоривший был у самых ушей магов — но в то же время был немыслимо далек:
Что побудило первую чету,
В счастливой сени, средь блаженных кущ,
Столь взысканную милостью Небес,
Предавших Мирозданье ей во власть,
Отречься от Творца, Его запрет
Единственный нарушить? — Адский Змий!
Да, это он, завидуя и мстя,
Праматерь нашу лестью соблазнил;
Коварный Враг, низринутый с высот
Гордыней собственною, вместе с войском
Восставших Ангелов, которых он
Возглавил, с чьею помощью Престол
Всевышнего хотел поколебать
И с Господом сравняться, возмутив
Небесные дружины; но борьба
Была напрасной. Всемогущий Бог
Разгневанный стремглав низверг строптивцев,
Объятых пламенем, в бездонный мрак,
На муки в адамантовых цепях
И вечном, наказующем огне,
За их вооруженный, дерзкий бунт (5)...
Маги стояли, стиснув зубы, вслушиваясь в каждое слово, что доносилось из пустоты. В голосе не было угрозы, не было гнева, но был он настолько властен, изучал настолько подавляющее могущество — и, что ужаснее всего, настолько сильную радость! — что даже лорд Бартомелой с ужасом ощутил, как дрожат его старые руки.
-Ну и к-кто ему подсунул Мильтона? — нервно рассмеялась Элис в отчаянной попытке разрядить обстановку. — Признав-вайтесь...
-Дух молчал с момента своего пленения, — справившись с собой, выдохнул Верферт. — Все знают, что последний раз он говорил перед самым заключением в Маятник. Все знают, что он тогда молвил.
-Семя засеяно. Вечность — это всего лишь слово, — тихо пробормотала Элис. — Он молчал все эти века...все мы думали, что он спал...но...
-Он не может знать этого текста. Неоткуда, — скрипнул зубами Бартомелой. — Как сие возможно? Если бы он простер свое влияние за пределы Маятника, мы бы все уже были мертвы! Если бы он смог каким-то образом сотворить это, значит...значит...тот, второй...стал слабее...
-Это невозможно, — в голосе Элис сквозил страх. — Это невозможно...этого нет...
С грохотом отошла в строну тайная дверь — в зал быстрым шагом входили, один за другим, испуганно перешептываясь, величайшие из лордов Башни, последние хранители ключей от древнего механизма. Искуснейшие маги своего времени, столпы, на которых держалась Ассоциация, дрожали, как дети, не в силах вымолвить ни слова и лишь обмениваясь потрясенными взглядами — но любая их эмоция меркла пред тем торжеством, что было у голоса.
Голос наливался мощью, голос кружился по залу вихрем, все стремительнее и стремительнее, так что вековая пыль облаками взмывала в воздух и плясали от порывов ветра полы плащей, в которые были закутаны входящие в зал маги. Казалось, еще чуть-чуть — и сами стены придут в движение, еще немного — и темный купол будет сорван, погребая всех находящихся в зале под массой каменных обломков. Лица лордов были искажены ужасом — голос, достигнув пика, продолжал свою яростную декламацию:
Мы безуспешно
Его Престол пытались пошатнуть
И проиграли бой. Что из того?
Не все погибло: сохранен запал
Неукротимой воли, наряду
С безмерной ненавистью, жаждой мстить
И мужеством — не уступать вовек.
А это ль не победа? Ведь у нас
Осталось то, чего не может Он
Ни яростью, ни силой отобрать -
Немеркнущая слава!
7. О людях и зеркалах.
Отобрав твою жизнь, мой двойник и мой враг,
Я останусь один в том и этом мирах
И падут предо мною преграды стекла,
Я смогу без препятствий входить в зеркала!
(Оргия Праведников — Абраксас).
1987 год. Леруик, Шотландия.
Едкий сигаретный дымок струился вверх, разбиваясь о потолок — вернее, о то, что от него осталось.
-Осторожно. Да, вот здесь...
Осколки огромного окна — стекло было не темным, но каким-то мутноватым — усыпали пол вперемешку со щепками, с кусками, выбитыми из стен недавними выстрелами. Ошметки мебели и человеческих тел, разлитые по ковру дорогой чай и кровь, рваные занавески, дорожки из пустых гильз.
-Они пришли вот оттуда, — Робин Барр указал на зияющую в потолке дырень. — Играючи проскочили мимо внешних полей, пролезли на крышу. Сорвались сюда, пока наши ужинали...
-Да что ты говоришь? — хмыкнул его собеседник, потирая руки в тяжелых перчатках. — Скажи чего-нибудь, чего я сам не вижу.
-На все про все у них ушло не больше пятнадцати минут. Прошли по всему зданию сверху донизу, как нож сквозь масло, — Робин скривился. — Никого не щадили. Ну да ты сам видишь...
-Вижу-вижу, — снова короткий смешок. — Умеешь ты, конечно, в гости приглашать, ничего не скажешь. Может, и трупы убрать еще попросишь?
Робин ничего не ответил, лишь выкинул окурок в кровавую лужу, где тот и потух. Запечатывающий охотник Барр был уже в том возрасте, когда эту должность обычно бросали — те, кому удавалось дожить до такой внушительной цифры, конечно же. Вопреки немилосердным годам, вопреки стремящейся пролезть на его место разномастной шушере, вопреки усталости он не бросал ничего — ни работы, ни своих обычных привычек. Деловой стиль в одежде был ему откровенно тошнотворен — тем кошмарным костюмам, которые приходилось надевать на официальные встречи, охотник Башни предпочитал поношенную куртку, в которую чего только не было зашито про запас, стоптанные ботинки и помятую коричневую шляпу — последняя сейчас, впрочем, так и осталась в машине, дав жиденьким рыжим волосам возможность лезть в бледное, осунувшееся лицо, приятного в котором в последнее время становилось все меньше.
-Попрошу лишь не выпендриваться, — протянул он. — Я тебя вовсе не за этим пригласил.
-А с чего тогда?
Собеседник его выглядел лет на двадцать, хотя и ему уже почти что стукнуло пятьдесят. Щегольский красный плащ, высокий цилиндр, тросточка, которую владелец небрежно приподнимал, чтобы не запачкать в крови, остроносые туфли по старой моде...лицо его ничего больше кромешной скуки не выражало — и не изменилось оно с того самого момента, как он вошел внутрь, оставив внушительных размеров черную собаку ждать у входа.
