-Разумное решение, — осторожно вскрыв конверт, графиня выдернула сложенный вдвое листок дорогой бумаги. — Как всегда краток...так, постойте-ка...
Молчание грозило затянуться — пробежав взглядом письмо, Августина всмотрелась в него вновь, принявшись за более внимательное чтение. Двух раз, по всей видимости, ведьме показалось мало — напрочь игнорируя многозначительное покашливание со стороны Макарова, она снова и снова вчитывалась в те же строки, будто бы в надежде отыскать там что-то новое.
-Ну? — не выдержал наконец маг. — Ну что там? Кай из мертвых восстал? Гости с Луны придут? А может...
-Взгляни сам, сделай милость.
Маг последовал совету — и тишина вновь окутала комнату на показавшиеся обоим бесконечно долгими пять или даже шесть минут.
-Интересное кино... — отложив листок на подоконник, пробормотал Макаров. — Вот уж точно, ко всему готов, вам приветы с того света... — мага передернуло. — Но все же как-то оно...завещание? У этого?
-Согласно этим строкам, Тулупова вынудили дать клятву на Метке, что оно не будет опубликовано раньше, чем в последний день года, на который придется смерть первого секретаря, — вздохнула Августина. — Однако, возможности предупредить заранее его не лишили...
-И кого еще он мог...
-Правильная постановка вопроса, — кивнула ведьма. — Однако, в самом вопросе нужды уже нет. Проще и логичнее думать, что любого, до кого только мог дотянуться. Начавшаяся борьба ослабит всех к его выгоде и...
-Борьба? За что? Мы ведь даже не знаем еще, что там!
-А ты думаешь, Кай приказал оставить после себя рисунки цветочков и милых котят? — выгнула бровь графиня. — Боюсь, все далеко не так радужно. Если Тулупов был здесь около недели назад...нет, чуть больше...а до конца года осталось... — сплетя пальцы в замок, Августина подалась чуть вперед. — Мы должны действовать немедленно.
-Мы? — Макаров ухмыльнулся. — Мне послышалось или здесь было какое-то "мы"?
-Я надеялась, мы сможем избежать обсуждения вещей очевидных, — устало выдохнула Августина. — Но, похоже, придется все-таки к ним возвратиться. Ты служил мне и ты сумел освободить себя, сумел доказать, что стоишь того, чтобы я продолжала о тебе помнить. Но не надо пускаться в самообман — явившись сюда, ты подтвердил, что знаешь, знаешь прекрасно — одному тебе не выкарабкаться. Ты служил мне, но ты уже не тот упрямый мальчишка, которого я когда-то взяла, у тебя довольно разума и понимания. Ты служил мне, Мо...Ксенофонт. Сейчас я предлагаю работать со мной.
-Чего ради?
-Прости меня, что?
-Я спросил, ради чего мне это делать? — сухо, без тени прежней веселости, продолжал маг. — Ради власти? Места в вашем обществе, в этом болоте, которое жрет каждого, посмевшего дернуться на метр в сторону, которое на моих глазах сожрало Сашку, заставило его принести себя в жертву, которую никто так и не заметил? Чего ради мне это делать? Толстого кошелька, опухших от силы Цепей? Спасения государств, которым позволено существовать, пока кому-то из вас это выгодно? Быть может, ради Истока? Ради того, чтобы перекрыть дорогу к нему кому-то еще? — сделав несколько нервных шагов к окну, он замер, отвернувшись. — Я родился, будучи нежеланным, я был продан, будучи рожден. Я учился и познавал мир единственно для того, чтобы половчее умереть к чьей-то выгоде, зачем-то пережил все это, зачем-то попал к тебе...я устал. Я устал играть в ваши игры. Зачем я пришел сюда, в таком случае? Можешь смеяться, коли хочешь, можешь хохотать в голос, услышав мой ответ. Я пришел напомнить тебе, что можно жить иначе, что есть что-то другое, что-то кроме игры. Пришел сказать, что даже если у такого, как я получилось вырваться, сможешь и ты. Я уже не мальчик, верно. Потому и пришел, пришел сказать, что не желаю тебе ни гибели, ни бед. Сказать, что помню все, что ты сделала для меня и во что чуть было меня не обратила. Сказать, что пусть и помню, я все равно о тебе волновался.
Он не услышал, как она подошла — только почувствовал до боли знакомый холод пальцев на своей коже. Только увидел знакомые глаза, обернувшись.
-Часть меня хотела бы остаться, — хрипло произнес Макаров. — Остаться на день — чего, казалось бы, проще? Где день, там и два, где два — там неделя, а разве можно решить за неделю все дела? — горько рассмеявшись, он отстранился, шагнул прочь. — Нет, этого не будет. Я слишком хорошо тебя знаю. Кто тебя любит, оказывается тобою сломлен, кого любишь ты, тому и вовсе стоит поживее застрелиться...нет, нет. Не будет ничего из того, что было прежде. Потому что я знаю тебя. Потому что я помню, что ты делала. Потому что я устал от игры, в которой одна и та же ставка, один и тот же конец — для всех и каждого. Потому что я начинаю понимать того, чье оружие ты хранишь по сию пору, пусть никогда и не видел его живьем. Понимать, почему он тебя покинул. Ты могла обещать ему, что станешь владычицей мироздания, но он тоже наверняка понимал, куда ведет этот путь. Снова и снова — к разбитому корыту.
Она заставила его остановиться, взяла за подбородок, вновь вынудив взглянуть себе в лицо.
-Таким будет твой ответ?
-Да. Прости меня за то, как я простил тебя. Я больше не намерен гоняться за призраками.
-Что ж... — отпустив его, графиня в который раз улыбнулась. — Значит, ты свободен. Теперь — воистину свободен. Позволь же сделать для тебя прощальный подарок, мой бывший ученик.
-Не думаю, что в этом...
-Ты ведь помнишь ее?
Он пытался сдержаться, пытался не дать вырваться наружу ни единой капле из того, что пробудили эти слова. Он пытался — но судя по тому, как сверкнули глаза ведьмы, понял, что не совладал с задачей.
-Ты помнишь ту незадачливую убийцу, что явилась к нам когда-то? Помнишь несчастную сестру Зою, палача-послушника Тайного Синода?
А затем год за годом возводимые стены и вовсе рассыпались в прах.
-Не смей о ней...
-Я не отняла ее жизни, — негромко, но отчетливо проговорила Августина. — В тот день, получив желаемое, я отпустила ее с миром, свидетельствуюсь в сказанном Меткой.
Маг побледнел, отступив на шаг. Маг пытался что-то сказать, но из глотки вырвались только отдельные, мало что значащие звуки, жалкие клочки слов.
-Но ведь...ты...Сашка сказал, что...мы тогда...
Всполох фамильного герба, подтвердившего сказанное крепче любой клятвы, все еще стоял пред глазами, слепил их, размывал мир до состояния нелепых пятен.
-Похоже, тебе дурно. Быть может, желаешь что-нибудь выпить? Прилечь?
-Я...мне... — отступив к дверям, Макаров резко обернулся — белый как мел, с крупными каплями пота, сбегавшими по впалым щекам. — Я ухожу.
-В такую пургу? Не лучше ли...
-Прощай.
Хлопнула дверь. Дробь торопливых шагов — по коридору, вниз по лестнице — стояла в ушах еще минуту или около того. Без спешки подойдя к столу, Стальная ведьма вновь наполнила бокал, подняла, направилась к окну.
Делая неторопливый глоток, вгляделась в метель.
-Прости меня за это, но погоню за призраками мы с тобою вновь разделим.
В крохотную, едва заметную фигурку, что бежала куда-то прочь, неслась сквозь вьюгу, выныривая из ночной темени под тусклый свет уличных фонарей.
-Не станем прощаться, Мотылек. До встречи, всего лишь до встречи...
Авеню Шанс-Элизе тонула в белом. Метель набросилась на город вновь: передовые ее полки начали свое наступление около полуночи — сейчас же, за час до того, что можно было, не кривя душой ни в коей мере, прозвать рассветом, Елисейские поля до самой Триумфальной арки уже успело засыпать снегом. Первые уборочные машины были в пути — их невыносимо медленную, почти траурную процессию самая дорогая улица Европы встречала соцветиями нервно мерцающих гирлянд, всполохами витрин и шелестом лент на рождественских елях. Снег, впрочем, все продолжал прибывать — следом за авангардом развертывание начали и основные силы: белые хлопья, подхваченные колючим ветром, снова и снова разбивались о стекла...
Стеклянная стена ресторана — чуть затемненная, дабы уберечь находящихся внутри от немилосердных солнечных лучей, что имели обыкновение по утру проникать аккурат в просторный зал — исключением вовсе не стала: танцевавший снаружи вихрь то и дело посылал на приступ вновь сформированные полки снежинок. Тщетно, разумеется.
В зале было темно и тихо — да и холод, пусть даже двери и окна были закрыты, умудрялся каким-то образом просачиваться внутрь. Толком не проснувшаяся еще официантка, водрузив на лицо приличествующую случаю улыбку — отчаянно хотелось верить, что усталость не проглядывает через нее больше положенного — остановилась у единственного занятого в сей ранний час столика.
Человек, что сидел слева, сосредоточенно изучая меню и поправляя постоянно сползавшие тяжелые очки в стальной оправе, ее внимания почти не привлек — во многом потому, что все оно без остатка досталось его спутнику. Этот субъект — высокий, отощалый, вида чудовищно болезненного — выглядел так, словно отродясь не питался ничем весомее воздуха, исхудавшее лицо его, цветом сравнимое с мелом, вызывало два равных по силе желания: отвернуться поживее и принести несчастному что-нибудь за счет заведения. Тонкие руки посетителя не знали покоя — одна беспрестанно постукивала по упаковке влажных салфеток, другая, где сидел невзрачный перстенек с изображением пчелы, то и дело поправляла плотно прилегающий к шее белоснежный воротник.
Человек в очках совершал заказ долго и с явным знанием дела — отметив интересующие его пункты невесть откуда выуженным карандашом, остро отточенным, он неторопливо передал меню. Приняв книжицу и повернувшись к разодетому в белое молодому человеку, официантка еще несколько секунд ждала хоть какой-то реакции — и, наконец, добилась того, что на нее обратили взор два водянистых, полных усталости глаза.
-Воды, если можно, — голос чудного "призрака" оказался даже слабее, чем она себе представляла.
-Воды? Но...
-Только воды, — голова слабо качнулась, светлые, до плеч, волосы, спали на лицо. — Благодарю вас.
Когда так и не сумевшая совладать с удивлением женщина отошла, человек с перстнем поежился, будто бы от холода. Выдернув из упаковки свежую салфетку, аккуратно протер руки, каждый палец в отдельности — и устало выдохнул, откидываясь на спинку кожаного дивана.
-Зря, — голос человека в очках был веселым и звонким, будто бы в насмешку над возрастом. — Здесь неплохая индейка.
-Я не употребляю продуктов совокупления, — человек с перстнем вновь покачал головой — очень слабо, очень тихо. — Вы же знаете...
-А я только думал пригласить на рождественский ужин... — человек в очках негромко рассмеялся. — Закуски, десерты, вино, то да это...ладно, Петр, к делу. Ваши агенты...
-Сведениям, полученным от моих верующих, можно доверять. Стальная ведьма в настоящий момент находится в Париже, — человек с перстнем медленно вытянул из кармана крохотную записную книжку. — Адрес...
-К чему он мне? Я и на милю не собираюсь... — человек в очках поморщился. — Хочу знать, что в итоге порешили. Будет вербовка или нет?
-Мнения разделились. Фома и Иаков высказались за совершение попытки, Иуда и Андрей придерживаются противоположного мнения. Остальные воздержались от принятия какой-либо стороны в данном вопросе, — человек с перстнем вздохнул. — Каким будет ваше слово, Матфей?
-А твое, Петр?
-Я против, — ответ последовал почти незамедлительно. — Слишком непостоянна. Слишком ненадежна. Как и любой из их породы, превыше всего ставит свои собственные интересы. Нет ровным счетом никакого смысла привлекать кого-то подобного к нашему делу.
-Здесь, пожалуй, придется тебя поддержать, — человек в очках задумчиво поскреб подбородок. — Те, кто по глупости своей считают себя ее союзниками, уж больно часто дожидаются удара в спину. А у нас спины не железные...
-Итого четыре голоса против вербовки, — подвел итог человек с перстнем. — Перевес не решающий, но рискну предположить, что колеблющиеся нас поддержат.
-Рискну согласиться с предположением. Нам и без нее хватит кандидатов. Карательный аппарат Ленинградского Клуба потерпел поражение — а значит, в скором времени в Союзе начнутся неизбежные...процессы. Маги своего не упустят.
-Большие потери понесли далеко не одни только русские.
-Верно. Кому как не мне об этом знать, — человек в очках покачал головой. — Так или иначе, число лиц, потенциально представляющих для нас интерес, очень скоро начнет расти — повсюду. Недовольных, оскорбленных, жаждущих мести, оставшихся по тем или иным причинам за бортом...хороший будет урожай.
-Время покажет, — сдержанно ответил человек с перстнем.
-Время... — за словом последовал усталый вздох. — К слову о том — что-то больно долго не было связи с Филиппом. Второй год уж пошел...
-Филипп свяжется с нами, как только местонахождение записей будет установлено. Покуда они не обнаружены, не извлечены и не переданы в наши руки, остается только заниматься проработкой остальных линий. Вариантов не так уж много.
-Вот уж точно. Ваши собственные работы идут по графику?
-С опережением. Вы, в свою очередь, уже...
-Скоро начнем. Как только закончат лететь головы после этой дурной "Метелицы". К сроку должны успеть... — человек в очках рассмеялся. — Нет, подумать только...
-О чем вы?
-Родись и встреться мы каких-то несколько вшивых веков назад — и я непременно отправил бы тебя на костер. Забавная штука это время, не так ли?
-Не все огни утихли с веками. Признаться, я тоже часто думаю о том, что окончу свой путь в одной из ваших печей.
Человек в очках рассмеялся. Человек с перстнем лишь тихо вздохнул — вряд ли был смысл объяснять, что это не было шуткой.
20. Глаза Королевы
Пробит фонарь
Прямой наводкой бьет линкор
Мне хлещет кровь в глаза
Я здесь, линкор, прими мою любовь...
(Оргия Праведников — Вперед и вверх)
Они явились за три дня до срока, о котором ему удалось подслушать в запасном помещении для связи. За три дня до вторжения, до крестового похода "Метелица", что направлялся, едва ли о том ведая, прямиком в капкан. Они явились, когда все планы были утверждены, роли — розданы, а его готовность нанести связанной боем "Атропе" удар в спину была как никогда сильна.
Сейчас, три дня спустя, когда снаружи разразились равно кошмарные пурга и бойня, он вновь и вновь спрашивал себя, была ли возможность избежать случившегося, был ли шанс, что его истерзанный, немыслимо уставший разум сумел бы предугадать, учесть, обратить себе на пользу...
Если бы не изматывающие ночные прогулки, каждая из которых могла стоить как жизни, так и рассудка. Если бы не бесконечные разговоры с пленниками Площадки, многим из которых их роль в грядущем объяснять приходилось едва ли не пальцах. Если бы не все эти смерти вокруг.
Если бы не то, что он видел в Клети, едва не шагнув тогда за порог человеческого.
Шанс был, как же ему не быть? Если бы только он так не устал...
Они явились под утро, зная, когда он, вернувшийся из очередного путешествия за пределы камеры, должен был рухнуть на кровать и провалиться в тяжелый, липкий, полный кошмаров сон. Они явились, не желая зазря рисковать: разлепив глаза, он увидел, как поднимается, течет по полу, скользит по гладким белым стенам сладковатый дурман.
