Но вот в это-то и вцепилась мертвой хваткой болезнь — все самое запретное, все самое отвратительное — а сейчас, благодаря чарам, самой гадостной и горькой мыслью стало то, что он в принципе мог бы вызвать помощь и сказать, где находится — его болезнь и выталкивала на поверхность, заставляя об этом думать. Думать все больше, больше и больше, несмотря на приказ...нет, именно потому, что таковой был.
Свяжись с ней. Свяжись. Свяжись. Свяжись свяжись свяжись
Ты должен ждать здесь. Ни в коем случае не пытайся вызвать помощь, запомнил?
...свяжись свяжись свяжись...
Нет. Нет, я не могу...нет...
Сделай это.
Я свяжусь с ней. Я не свяжусь с ней. Я свяжусь с ней. Я не свяжусь. Я...
Я должен. Должен связаться. Должен не связываться. Я...
Я должен.
Что?
Я должен...
Что?
Если я не сообщу ей, меня уничтожат. Если я не сообщу ей, меня уничтожат. Если я не сообщу...если я сообщу...
Я не должен делать этого. Я должен это сделать. Почему? Почему?
Хватит, хватит...
Прошу вас, хватит. Я не могу сделать так, как она...
Она...кто?
Я должен связаться. Должен.
Возьми рацию. Если ты не дотронешься сейчас до рации три раза, у тебя из глаз польется кровь...
Если ты не дотронешься до рации...
Мысли жгли каленым железом — терпеть больше не было силы. Схватив рацию с пола, Лин привычным жестом приложил ее к уху, втопил кнопку...
И почувствовал, как почти сразу же ему стало невыразимо легче. Да, болезнь все еще была с ним и пытала его, но лишь она одна, такая знакомая и родная...
Лишь его болезнь.
Лишь его вещи от боли.
Но не чары — не этот чужой, мерзкий голос, который еще не так давно казался ему гласом с небес...
-Какого хрена? — Анна, как всегда, не сдерживалась, когда ее что-то волновало больше обычного. — Ты куда пропал? У нас тут такой бардак...
-Подожди, — прошептал Юрий. — Я рядом с целью. Определите мое местоположение и выдвигайтесь.
-Ты...что?
-Времени мало, — пробормотал он, чувствуя, что болезнь удовлетворена его действиями. — Здесь цель, гражданский и двое солдат "Атропы". Последние под воздействием чар...
-Ты...
-Обеспечь защиту органов слуха. Полную блокаду. Единственный способ, — прошептал Лин. — Сообщи, как будешь на точке — я выдвинусь и отвлеку цель.
-Приняла... — послышался тяжелый голос Второй. — Держись там, мы уже...
Лин уже не слушал — терять время попусту было нельзя. Бросив взгляд на их приманку — мальчишка стоял в углу соляным столбом, пустыми глазами смотря на него, Юрий осторожно подошел к тому, тронув за плечо. И, сосредоточившись, как только мог, послал острый, но короткий — кратчайший из всех, что мог — импульс боли в его тело. Не успел тот вздрогнуть и распахнуть глаза, с которых спал чужой дурман, как Юрий оттолкнул его к стене и быстро зашептал.
-Жди здесь. Ничего не говори. Как только она войдет, я...
Я снова стану болью.
-...я заставлю ее отступить. В этот момент беги без оглядки, беги на улицу и жди нас там. Все понял? — для надежности Лин снова встряхнул приманку за плечи. — Повтори.
-Жду здесь...ничего...а как она это сделала? Я только с ней заговорил и...мы где? А...
-Ждать, — повторил Лин, вперив взгляд в дверь. — Уже недолго...
Действительно, особо то ожидание затянуться не успело: едва только из рации донеслась больше похожее на животное рычание речь — Вторая уже была близко, Вторая была уже накачана лекарствами до такой степени, что становилась порядком страшнее любой гибридной особи — дверь распахнулась и в комнату двинулась тварь, уверенная в собственном превосходстве, уверенная, что уже победила.
Оставалось только пробудить это вновь. Оставалось лишь сказать нужные слова...
Сириэль в ужасе металась по превратившейся в западню квартире, не оставляя отчаянных попыток сбежать. Нечто невидимое, что влезло сквозь окно — черт возьми, так и знала, что надо было брать повыше второго — наступало с одной стороны, с другой же медленно шел, зачем-то проводя правой рукой по всем предметам, до которых мог дотянуться, тот жуткий тип со светящимися даже сквозь маску глазами. К дверям, в которые с той стороны уже вовсю ударяли чем-то тяжелым, несся мальчишка...
Последний свой шанс терять она вовсе не собиралась. Стремительно преодолев часть коридора, Сириэль сгребла подставную жертву окровавленными руками, пытаясь ей закрыться, как могла.
-Я убью его! Сейчас же выпотрошу! — зашипела она, не заботясь о том, понимают ли ее или нет — что говорят в такой ситуации, ясно и последнему идиоту. — Не смейте стрелять!
Сволочь в маске, что оказалась то ли магом, то ли кем-то похожим, лишь шагнула вперед, поднимая пистолет. Медленно заговорила — Сириэль в ужасе поняла, что обращаются не к ней, а к мальчишке.
-Tebe vse yeshche vse ravno?
Заложник ее, поперхнувшись криком, медленно, словно сам не в силах поверить в то что делает, кивнул.
Два выстрела слились в один — плечо заложника они прошили насквозь, зато вот в ее теле решили задержаться подольше...
Взвыв, Сириэль отбросила бесполезного человечка в стрелка и, юркнув в дверной проем, кинулась к окну. Ей бы хватило сил их выпотрошить, ей бы хватило...
Но страх гнал ее прочь, угрожая и вовсе парализовать.
В спину снова что-то ударило.
За спиной снова раздался тот жуткий голос.
-Razdeli bol'.
Каждая клеточка тела сирены вспыхнула адским огнем. Мозг, казалось, начинал закипать внутри черепа. Вцепившись в волосы, вырывая их из головы клочками, она каталась по полу, визжа похуже старых тормозов — каждую секунду ее тело молниями пронзала обжигающая боль. Кости словно погрузили в лаву, перед глазами все почернело, а на каждый из них будто бы обрушилась целая тонна груза...
Разбивая в кровь локти и истрепанный хвост, обезумевшая от разрушающей ее нервную систему чудовищной боли, Сириэль всем телом навалилась на подоконник, из последних сил пытаясь через него перелезть. Вывалилась наружу, ударяясь всем телом о безразличный асфальт...
Удар вышиб из ее вместе с воздухом остатки сознания, так что последним, что она смогла увидеть, прежде чем мир померк — странную пушку, что выстрелила тяжелой сетью и людей в форме, которые тут же накинули сверху холодное брезентовое полотно.
Кабинет полковника суров и аскетичен, как обычно. Как обычно, кидается в глаза нахально лисий хвост под стеклом. Мрачен полковник, смотрит он в стол, глаз не поднимая, и только расслабишься — вот он, его взгляд — словно удар по ребрам....
Алеев знает уже, что злость вся та не для него, слышал уже о некоем крупном провале "Атропы", видел по пути к кабинету офицеров, которые по поводу этого самого провала совет держали: мрачные они выходили вон, осунувшиеся — все разные, все в форме тех войск, из которых на Вторую Площадку попали, но все как один молчащие тяжело...
Злость не для него, и не для "стрел", но дело их с сиреной по сравнению с тем провалом — тьфу, былинка. Читал отчеты уже полковник, слушал его уже. И вот теперь говорит сам, пока время есть...
-Цирк с конями. Позорище. Бардак, — каждое слово как хлыстом по глазам. — Ты контролер, не мешок картошки. Что без контролера группа будет делать? Храбро умирать? Черта с два, без контролера группа разбежится кто куда и ищи ветра в поле. Кто их остановит? А?
-Виноват, т...
-Виноват, это уж точно, — устало произнес глава "Атропы". — Это что касательно твоей великой битвы с магом. Да если бы не Сетка, тебя бы от пола отскребали. Касательно той мрази...
-Ее уже...
-Пока еще нет. Сняли первый слой показаний. Потом либо по тройке, либо вживят схему и вернут подарочек домой.
Лейтенант нахмурился. "Тройка", что означало простой и понятный график работы с подопытным — тесты, разборка, крематорий — подошло бы для этого чудовища куда как больше...
-Знаю, о чем думаешь, знаю. А ты знаешь, что не будь она трусливой, как заяц, ты бы здесь не сидел сейчас? Что сил у нее порвать и Первого, и остальных бы хватило за глаза?
Лейтенант молчит — взгляд он выдерживает, но не голос.
-Знаю, знаю, чего она заслуживает. "Аврора" все стонет, что есть перспективы. Вложиться в обучение, отправить на море. Пусть проходит на флагманы и секреты нам добывает. Но веры нет у меня в нее, пусть и с десятью схемами, — он снова вздыхает, а потом вдруг странно улыбается. — К счастью, взяли ее мы, так что наш голос побольше чуток весит. Зажарим, не переживай. Колечко разве что оставим...импульс отлично подавляет, кое-кому может пригодиться. В остальном... — он снова хмурится. — В остальном бардак. Полный и беспросветный... — фразу глава "Атропы" намеренно не заканчивает. — Проклятье, я когда отчет читал, не знал, плакать мне, смеяться или на стенку лезть. Невроз Первого оказался сильнее чар. Это что же...нам теперь бойцов из желтых домов набирать стоит? А, как считаешь? Или может мальчишку того взять, которому Первый плечо насквозь прострелил? А, на твое место? Он-то поспособнее тебя будет...и не боится ничего, и мозгами шевелит не по годам.
Лейтенант молчит, но теперь это молчание куда как более спокойное.
-Три дня отдыха. Потом собирай манатки...да сиди ты, куда вскочил? — рассмеялся полковник, глядя в его расширяющееся глаза. — Нет, не то, что ты подумал. Не выгоняет тебя никто. В Швейцарию со Второй поедешь. Одна падаль от нас сбежала, надо бы показать, что границы в таких делах ничего не значат...и побыстрее, пока он язык не распустил...все, свободен, — глава "Атропы", словно забыв напрочь о его существовании, схватил телефонную трубку, быстро набирая какой-то внутренний номер. — С Наумовым соедините, поживее. Что? Хорошо. Передайте тогда, чтобы вопрос с тем охламоном побыстрее решил, мне все равно как. Хочет — пусть в Африку прячет до конца жизни, хочет — под машину бросает, но чтобы через 48 часов в Вене ноги его...
Захлопнув за собой дверь, Алеев поплелся по коридору. Настроение было более чем отвратным — и потому когда на него налетел выходящий из-за угла светловолосый типчик в ветхом пальто и серой рубашке, рассыпав какие-то бумаги, лишь выругался.
-Ворон не считайте, — бросил он типу — очевидно, какому-то гражданскому специалисту — и, не дожидаясь ответа, и не оборачиваясь, поплелся прочь.
Человек в ветхом пальто проводил лейтенанта долгим взглядом. Холодным и оценивающим.
Закрепленная под потолком лампа, обтянутая решеткой, светит тускло и противно. Урчит старый кофейник на электроплитке, стучит в окно дождь с крупным градом.
Все трое сидящих за столом людей говорят тихо — чтобы, не дай Бог, не разбудить ту, что спит в дальнем углу в своем огромном кресле, укрытая потрепанным одеялом.
Юрий Лин молчит, кутаясь в шарфы. Неловко и затравленно смотрит куда-то в окно, словно разговор его вовсе не интересует. Но и Анна и лейтенант чувствуют, что прислушивается он к каждому слову.
-Какой-то ты сам не свой, — бросает Вторая. — Да что с тобой, в конце-то концов, командир?
-Человека ведь первый раз убил, — не моргая, произносит лейтенант. — Я, наверное, тугодум каких поискать, но только два дня спустя дошло...
-Первый, но не последний, — пожимает плечами Притворщик, криво улыбаясь. — И не человека, командир, а мага.
-Не ожидал, что ты поймешь.
-Да уж куда там мне. Мы люди темные, вот только глотки резать и умеем...
-Она, — внезапно заговаривает Лин, привлекая всеобщее внимание. — Ее уже уничтожили?
-Да, — медленно кивнул лейтенант. — Я был на процедуре.
-Ну хоть какая-то от этих уродов польза, — пробормотала Анна, бросив короткий взгляд на контролера. — Ты не закисай. Едва-едва на человека стал похож и вот снова в пыль превращаешься...
-Стал похож... — тихо повторяет Алеев.
-Ну да. Головой не поручусь пока что, но колдунишку того ты хорошо отделал. Может на что и сгодишься... — хмыкнула Притворщик, вдруг хлопнув ладонью по столу. — Слушай, командир. Адреса достать можешь?
-Какие?
-Семей. Тех, что еще остались... — мрачно говорит она. — Ну ты знаешь, о ком я.
-Зачем тебе?
-Дело есть. Надо бы сделать, пока не уехали...
Письма, в основном, обнаруживали рано утром, когда выгребали остальной бумажный хлам из почтовых ящиков. Письмо получила Елизавета Беспалова, продавщица из небольшого магазинчика, чей сын был первым из погибших в этот дождливый месяц детей. Письмо вытащил, настороженно рассматривая помятый конверт без обратного адреса, пьющий уже которую неделю без продыху Святослав Ефремов, трамвайный кондуктор — то, что осталось от его дочери, он нашел на лестничной площадке, когда вернулся домой под вечер. Письмо получил усталый следователь Громов, которому не так давно спустили приказ закрыть это жуткое дело и молчать в тряпочку, словно дела того и не было...
Писем было немного, равно как и адресатов. Да и текст — корявый, совершенно не сочетающийся с дорогой бумагой — особой длиной не блистал. Но читая его, все как один чувствовали, как замирают сердца — даже до того, как переворачивали лист и видели пришпиленную к нему размытую, нечеткую фотографию — искаженное от боли страшное лицо, чьи черты было почти не разобрать.
"Мальчики кричали, девочки кричали. А мы заставили ее кричать. Спите спокойно".
Интерлюдия 6. Герда.
Особняк был спрятан самым лучшим образом — формально оставаясь у всех на виду. Когда их впервые доставили к Вестминстерскому аббатству, она уже была поражена: прежде всего — колоссальными размерами этого грандиозного комплекса, один центральный неф которого приближался по размерам к высоте десятиэтажного дома. Западный фасад со своими двумя башнями неизменно напоминал о французских образцах, в то время как декоративные решения были чисто английскими. Внутри же все казалось еще шире, еще выше: этот желтоватый мрамор, этот свет, пробивающийся сквозь цветные витражи, сводящие с ума россыпью красок, эти каменные переплеты арок, темные ребра сводов, теснящие друг друга надгробные памятники — они захватили ее воображение почти сразу, и едва не оставили стоять где-то там с распахнутыми глазами. Но все это не шло ни в какое сравнение с ее удивлением и, отчасти, ужасом, когда стало ясно, что вся эта колоссальная готическая церковь была лишь оболочкой...
Какая именно магия использовалась для создания этого, наверное, самого защищенного во всем Лондоне — после Часовой Башни конечно же — места, она не знала — и толком узнать не смогла даже спустя годы. Лишь одна деталь была более-менее известна им, новым слугам: где-то в соборной церкви, равно как и в особняке, были спрятаны части таинственной машины, своеобразные "якоря", позволяющие двум одинаково величественным сооружениям существовать разом в одном и том же месте — одно "снаружи", другое — "внутри". Это было непостижимо и немыслимо для магов нового времени, но лучше всего демонстрировало ужасающую мощь хозяев скрытого от людских глаз дома. Каждый из лордов Башни был объектом если не всеобщего поклонения, то уж точно — всеобщего страха, но лишь этот род, первый среди великих, мог заставить трепетать и их. Нужно ли лишний раз упоминать о том, что королевские династии, сменявшие друг друга, в их глазах были лишь едва достойными внимания муравьями, существующими лишь потому что они разрешили, делающими лишь то, что они велят? За каждой коронацией, что проходила здесь, насмешливо наблюдали они из теней, равно как и за каждым захоронением — монархи приходили и уходили, но род Бартомелой был вечен.
