Рука с пистолетом вздрогнула, но не опустилась. Лицо Герды застыло — не прошло и минуты с момента пробуждения твари, а та уже читала ее как открытую книгу.
-Четвертую причину, по которой от вашего оружия толку будет не больше, чем от простых угроз пустить его в ход, я назову вам сама, — тем временем продолжила Неус. — Я пережила вещи намного более болезненные, чем несколько огнестрельных ранений. Если вы думаете, что боль от последних может к чему-нибудь меня принудить, то лишь зря потратите свое время и свои пули.
-Ты...
-Спрячьте ваше оружие. Я никуда не денусь, — Амальгама покачала головой. — Я ведь знаю, что он рядом.
Медленно, невыносимо медленно, Герда позволила пистолету скользнуть обратно в карман. Резко обернулась, проверяя, заперта ли дверь. Снова уставилась на тварь — та преспокойно сидела в своем углу, будто бы вовсе не заботясь о близости смерти. Одно только это спокойствие выводило ее из себя — но, встряхнувшись, она напомнила себе о том, что время не ждет. Как и вопросы.
-Сколько ты весишь? — прорычала она.
-Думаю, я могу ответить. Но я тоже буду спрашивать вас о чем-нибудь взамен.
-Ты смеешь ставить условия? — выдохнула Герда. — Да ты понимаешь, что...
-Я понимаю, что нужна вам, и, как уже говорила, вы не можете меня ни к чему принудить. Разве что убить — и сорвать тем самым планы вашего хозяина. Кстати, судя по тому, что он не появился лично, то намного умнее вас. Дело в том, что...
Амальгама медленно поднялась на ноги. Герда вновь рванула пистолет наружу, но Неус уже успела сократить расстояние — нетвердой походкой она приближалась к ней, продолжая говорить своим тихим голосом:
-Я прошу вас, спрячьте свое оружие. Если вы выстрелите, то можете пострадать.
-Назад! — рявкнула Герда, сплетая пальцы свободной руки в защитный знак. — Назад, я последний раз говорю!
-Вам известно, насколько опасны пары диметилртути? — подойдя почти вплотную, тихо произнесла Амальгама. — Их вдыхание в количестве, достаточном просто для восприятия запаха, уже будет фатально. Это своего рода эталонный нейротоксин. Большинство стандартной лабораторной одежды не способно защитить от нее, и единственным средством, способным дать хоть какие-то шансы, является использование ламинированных средств защиты, работу же следует вести только под вытяжным колпаком. Ваш костюм не спасет вас, если вы выстрелите...
-Н-назад... — побледневшее лицо Герды скрутило, перекосило от чудовищного напряжения. — Назад, ты...
-Никто из нас не избавлен от необходимости дышать, — заглянув ей в глаза, произнесла Неус. — Если бы я желала вашей смерти, то мне достаточно было бы с момента вашего появления в комнате начать выдыхать...например, хлористый винил, известный своим токсическим воздействием на человеческий организм. При сравнительно небольшой его концентрации в воздухе уже начинаются головная боль, потеря координации, тошнота и сонливость. Немного увеличив эту концентрацию, можно легко добиться паралича центральной нервной системы и остановки дыхания...
Почувствовав, что отступать дальше некуда — за спиной была лишь шершавая стена — Герда вздрогнула, выронив пистолет.
-Хорошо, это мы с вами преодолели, — вздохнула Амальгама. — А теперь, пожалуйста, освободите меня и поговорим, как это обычно делают нормальные люди...
Ширнесс.
Прошлой ночью ему не удалось толком сомкнуть глаз. Причиной тому был страх, но не страх перед грядущим — оно-то как раз волновало Ренье меньше всего прочего — а страх застарелый, отлично знакомый, время от времени дающий о себе знать короткими всполохами видений. Те, что уж греха таить, не всегда отличались разнообразием — но разве было ему от того хоть когда-нибудь легче? Нет, нет, и еще раз нет. Прошлой ночью он чувствовал, что не должен засыпать — и если бы кто-нибудь спросил, отчего так, то, наверное, не смог бы дать точный, конкретный ответ. Не говорить же, в самом деле, о своих опасениях, о том, что...
Что-то словно шевелилось внутри него с той самой минуты как они оказались на землях Часовой Башни. Не рвалось наружу, нет, ни разу — лишь осторожно прощупывало почву под ногами, давая знать о себе лишь участившимися кошмарами и этим гадким чувством, что он вскоре должен будет сделать что-то...что-то...
Он никогда не мог до конца себе доверять — больше никогда с той самой поры, как родился заново, заново учился ходить, говорить, заново узнавал тех, кто раньше значил столь много. Он никогда не мог смириться с тем, что ему доверяют другие — ведь он знал, знал, насколько опасен может стать, наверное, в любой момент. Он никогда не мог позволить себе расслабиться — но в последнее время все становилось хуже. Хуже, чем когда-либо. И скрывать это, держать в себе — было все трудней.
Трудно было не думать о словах, которые оседали в ушах, стоило только ему проснуться — словах, чьего значения он не понимал, не в силах даже предположить, на каком языке они выговаривались — и доводилось ли вообще говорить на нем человеку. Трудно было не думать о том, что три или четыре раза только за последние полгода он просыпался отнюдь не в своей постели — но за книгами, что обычно хранились под семью замками, и, несмотря на все усилия, не мог вспомнить, как их удалось ему добыть.
Трудно было не думать о том единственном предмете, которому от начала до конца были отданы те страницы...
И я увидел звезду, падшую с неба на землю, и дан был ей ключ от кладязя бездны...
Что-то приближалось. Не Кай — с этим созданием предстояло схватиться Кату и остальным в Лондоне. Нечто другое, нечто, о чем его словно что-то предупреждало, и предупреждение то облачалось в нестерпимый зуд в плененной стеклом руке, череду холодных липких кошмаров и начавшуюся поутру головную боль, которую едва-едва смогли перебить таблетки.
Что-то приближалось. Что-то, с чем справиться мог лишь он...
Холодная вода брызнула Ренье в лицо, вырвав из размышлений даже вернее, чем рука Шепот, уже неизвестно сколько минут трясшая его за плечо. Обернувшись, он взглянул в том направлении, в котором смотрели сейчас остальные, взглянул туда, куда неслась, поднимая в воздух целые тучи грязных холодных брызг, их утлая моторная лодчонка. Еще три или четыре шли сейчас следом, специально чуть отставая: при мыслях о боевиках Башни, еще точнее — о людях, превращенных кем-то из ее работников в живые инструменты, чья судьба никого особо не волновала — он почувствовал что-то, похожее на отвращение пополам с грустью. Взглянув же туда, куда указывала Шепот, сам не заметил, как чувства эти сменились удивлением, если не шоком.
-Они же должны были ждать нас...
Верфь пылала. Столбы черного дыма текли вверх, сливаясь в угольного цвета тучи. Запах гари — и звуки отчаянной перестрелки — уже начинали понемногу добираться до них, заставляя проснуться окончательно.
-Кому-то, похоже, неймется, — фыркнула Шепот.
-Кто бы там сейчас не запекал русских, надеюсь, он и мне немного сбережет, — распластавшийся за установленным на носу пулеметом Факел оскалил свои пожелтевшие зубы.— Кстати, а правда — кто?
-Корнелиус Альба и Людвик Швец, — мрачно вздохнул Ренье. — Один из них бывший башенный охотник, другой — действующий чистильщик Пражской ассоциации...вернее, того, что от нее осталось. В следующий раз, Эрик, внимательнее слушай инструктаж.
-Два сильнейших огневика Восточной Европы, — Шепот поморщилась. — Если только ее одной. Славу, я гляжу, оправдывают...
-Я тоже лицом в дерьмо падать не намерен, — прорычал Эрик. — А вот этих окуну по самые плечи.
-План-то помнишь?
-А то как же. Мы с тобой прикрываем высадку, потом идем наводить шороху, пока башенные стелют дорожку для нашего стеклянного мальчика, — он покосился на Ренье. — А уж он-то...
-Найти и обезвредить установку, раньше чем она будет активирована, — тихо проговорил Ренье. — Я помню, Эрик, я помню.
-И то радует. Черт, хоть бы успели только...
-Успеем, — вглядываясь в стелющийся над верфью дым, все так же тихо произнес Стекольщик. — Должны успеть.
Лондон.
Это был, несомненно, самый тяжелый разговор, который ей доводилось вести за последние несколько лет. Прислонившаяся к подоконнику Герда была напряжена, будто пружина, одного неверного слова или жеста определенно хватило бы, чтобы она сорвалась — но боялась сейчас Неус вовсе не этого. Нет, куда сильнее ее тревожил тот — то — что был сейчас за стеной.
Кат далеко не всем открыл то, что вынес из разговора с Матиасом. Насколько она могла судить, правду доверили лишь ей и Ренье — и если реакция Стекольщика так и осталась тайной, скрытой за его вечно непроницаемым лицом и нежеланием обсуждать услышанное, то вот она сама...
Знание о Кае — и о том, что стояло за ним — многим вещам добавило смысла, но не обошлось в этом плане и без потерь. Одно это знание было как невероятно болезненная заноза в мозгу, которую кто-то беспрестанно шевелил, заставляя каждый свободный час, каждую лишнюю минуту думать лишь об этом. Думать о той силе, что рвалась наружу, думать, что если и существовало где-то подлинное зло, до которого далеко любому из живущих на свете — то оно именно там, за стеной. Скрывается под плащом Красной Смерти.
И если она хотела — нет, не выжить, хотя бы потратить свою жизнь с максимальной пользой — оно и должно было оставаться за стеной. У него не должно возникать повода сюда являться.
-Я ответила на ваш вопрос, — говорить она старалась спокойно, время от времени заглядывая в глаза Герды, ощупывая взглядом ее лицо — осунувшееся, напряженное, будто бы обескровленное. — Теперь, как мы и договаривались, вы тоже дадите мне ответ.
-Спрашивайте, — буркнула Герда. — Только поживее.
-Как он заставил вас себе служить?
-Заставил? — в глазах Герды заплясали недобрые огоньки. — Вы ничего не понимаете. Он никогда не принуждает. Выбор есть у всех. У меня тоже был. Я выбрала. Правильно выбрала.
-И в пользу чего же вы выбрали, по-вашему?
Говоря, Неус с опаской взглянула на дверь — но та по-прежнему оставалась недвижима. Размять затекшие руки, избавленные от кандалов, было неплохо, но она старалась даже дышать потише — по Герде было видно, что, пусть сомнения и страхи и прогрызли себе несколько дыр в давным-давно выстроенной скорлупке, этого было еще недостаточно, чтобы та пала.
-Освобождения, — глаза Герды на миг затуманились, но сквозь туман стремительно прорвался фанатичный блеск. — Освобождения от боли.
-Вашего?
-Для всех. И в первую очередь — для того, кто вынужден служить сосудом этой боли. На кого с давних времен сбрасывают свой тяжкий груз человеческие души, отходя от своих мертвых тел, — голос Герды стал глухим, монотонным — она говорила, то и дело сбиваясь на, казалось бы, простых словах. — Думаете, ваш Христос пострадал за грехи человечества? Нет. Есть нечто другое. То, что страдает вечно — поскольку грех нашего существования никогда не может быть прощен. Мы рождаемся, чтобы умереть, а умирая, возвращаемся на круг — но уже без боли, без тех мук, которые суть следствие этого бесцельного, бессмысленного...процесса. Все это достается ему, — прохрипела она. — Тому, что вы заточили в крепчайшей из тюрем. Но ни одна тюрьма не может вечно удерживать правду, ни одни стены не могут вечно стоять у нее на пути. Я знаю, знаю, как вы думаете...вы ведь не видите в нем ничего, кроме зла?
-Я...
-Я знаю, что это так. И потому вы слепы. Смерть неизбежна. Смерть естественна. Смерть не есть зло, как бы ваш страх не шептал вам иное — и смерть человечества, этой...ошибки природы, строчки, выбившейся из ее до того идеального уравнения, тоже должна наступить в свой черед. Чем больше вы стремитесь об этом не думать, чем сильнее вы стараетесь забыть, чем отчаяннее тщитесь этому противостоять, тем больше боли течет к той, третьей силе. И тем сильнее она становится. Сила противодействия — так ведь это мы зовем, правда? Но воля человека к жизни вынуждена воевать на два фронта — с волей Земли и со своей собственной тенью. У первой шансов нет, она одряхлела, поистрепалась и стала уже слишком слаба — ее хватает лишь на оборону. Но вторая пожрет нас всех. Сейчас, через десять, сто или тысячу лет — но так будет. Так должно быть, чтобы мы, наконец, избавились от боли, о которой не помним. Это не зло. Это милосердие. Истинное.
Цель была, похоже, достигнута — увлеченная разговором, словно бурным потоком, Герда и думать не думала уже о том, что разговор тот вовсе не входил в число полученных ей приказов. Она уже не могла остановиться — и, чувствуя это, Неус задала еще один вопрос.
-Как вы к этому пришли? Как...он пришел к вам?
Могло показаться, что отвечать Герда не намерена — прежде, чем она, наконец, решилась заговорить, прошло несколько минут томительного молчания.
-Он спас мне жизнь, чтобы указать на ее бесцельность. Он показал мне, что есть человек — и что должно быть сделано для человека, — говоря поначалу тихо, Герда все больше распалялась. — Я была ребенком мага, не сильнее и лучше прочих. Я была...на самом деле я была никем. Я была слепа, пока смерть не протянула ко мне свои руки. Нас собирались истребить за то, что мы отказались склониться пред этой глупой человечьей диктатурой. Я осталась одна, я бежала. На пороге смерти или чего-то худшего я встретила его, — ее передернуло. — Не знаю, что сделали бы со мной те солдаты...
История ее была недолгой — но оттого, по мнению Неус, не становилась менее достойна жалости.
-...и так я поняла все. Узнала, каков мир на самом деле. Он пообещал мне, что закончит страдания моей души, оборвет их навсегда, не позволив ей больше вернуться. Я должна лишь немного потерпеть...и сделать то, что должно. Помочь ему завершить работу. Дать свободу тому, что даст свободу нам всем... — подернув плечами, она устало вздохнула. — Я...все это время, пока его не было рядом, я боялась лишь одного. Боялась, что умру и моя душа снова ускользнет, что он не сможет дать ей покой. Но теперь, когда он здесь...теперь все будет кончено. Уже скоро. Каждый день жизни был для меня болью, которую вы и представить не можете, но теперь...теперь...
-Не могу?
Герда встрепенулась. Голос, которым обратилась к ней сейчас Амальгама, казался чем-то чужим, незнакомым — чем-то, казалось, не способным принадлежать этому тихому существу в бинтах...
-Значит, не могу, — хрипло произнесла Неус все тем же чужим, чудовищно усталым голосом. — И верно, куда уж мне до тебя. До тебя, так много знающей о смерти...
-Что вы...
-Думаешь, смерть полна величия, девочка? — безжизненно протянула Амальгама, глядя ей прямо в глаза. — Думаешь, смерть преисполнена значения? — сухой смех сорвался с ее губ. — Знаешь, а ведь я могу тебе рассказать кое-что о ней...
Герда молчала, ошеломленная, сбитая с ритма — одним только этим голосом, одним только этим взглядом.
-Ты когда-нибудь испытывала голод? Если нет, то, боюсь, это будет сложно объяснить...так же, как что такое тифозный блок или вши...сложно, но я попробую. Это точно не ощущение, скорее...состояние, я бы сказала. Болезнь, может, так. Болезнь, от которой ты умираешь. И он не в желудке, как можно подумать — нет, во всем теле, а прежде всего в мозгу. Ты не можешь ни о чем думать, когда он приходит к тебе, ты просто не понимаешь, зачем...не видишь в том смысла...да и был ли он вообще хоть в чем-то? — устало вопросила Амальгама. — Думаю, невозможно поймать этот момент, момент перехода. Эту черту, за которой человек кончается, уже навсегда — и место его занимает какое-то животное. Ты их видела, хоть когда-нибудь? Видела эту серую кожу, где места нет без укусов? Видела эти ноги, которые спотыкаются на каждом шагу? Видела, как слабый забивает более слабого, чтобы забрать его хлеб?
