У стены истерзанного храма стояли двое — еще один человеческий силуэт можно было различить чуть поодаль, если постараться. Разговор, что вела пара, происходил на весьма повышенных тонах, угрожая в любой момент перерасти из обмена колкостями во что-то куда более зловещее.
-Я допустила действительно прискорбную ошибку, когда одолжила вам дневник Свидетеля, — закурив неизвестно какой за эту ночь раз, ведьма мрачно посмотрела на старого палача. — Одному Богу известно, что вы могли вытянуть наружу, если бы прочитали те заметки еще хоть раз.
-Если бы этот вздорный мальчишка не принялся палить в моих людей...
-Оставьте, Герхард, — фыркнула графиня. — Когда будете дома, снимите свою седую голову и сварите вместо репы. Таким манером она еще может пригодиться. Впрочем, не уверена. Нет, скорее...
-К слову о возвращении. Я так и не успел выразить вам свое сочувствие по поводу того, что вам в очередной раз приходится покидать своих...партнеров. Звезда вам очень шла.
-Что-что? — встрепенулась ведьма.
-О, простите, я позволил себе неточность, — хрипло усмехнулся палач. — Я про эту...как там, "Аврору". Весьма поэтичная занавесь для шайки вивисекторов...
-Послушайте, — устало вздохнула Августина. — Я знаю о вашей репутации, и мне даже нравится то, что я знаю. Потому я пребывала бы в огорчении целую минуту или даже две, если бы узнала о вашей мучительной смерти. Меж тем, если вы не бросите попытки вывести меня из себя — их откровенное дилетантство мы, впрочем, спишем на нехватку времени — мне и правда придется эту минуту пережить. О ваших ощущениях говорить, пожалуй, не стану...
-Что вы, никого и не планировал...выводить, — палач сильнее оперся на трость. — Особенно таких достойных наследников своего рода, так сказать, словно с герба сошедших...
-Все препираетесь? — мрачно поинтересовался Мотылек, подходя к паре — в руках он держал какой-то внушительных размеров сверток из черной ткани. — Не надоело еще?
-По крайней мере, одному из нас... — практически одновременно произнесли ведьма и палач, замолкнув не менее синхронно — и наградив друг друга странными взглядами.
-Ясно, — Макаров осторожно передал сверток графине. — Я все распечатал. Можно начинать.
-Позволю себе некоторое любопытство, — хрипнул Герхард. — В первую очередь — как там этот...чересчур резкий в своих решениях молодой человек из "стрел"?
-Жив, — пожал плечами маг, изобразить безразличие у которого если и получилось, то максимум на тройку. — Не твоими молитвами, старичок.
-Прекрасно, — палач потер сухие руки. — Быть может, он еще успеет образумиться. Мой второй вопрос уже вам, — он взглянул на ведьму. — Что это?
-То, ради чего я настолько затянула разговор с Константином, — проворчала графиня. — Или вы правда подумали, что я опустилась бы до подобных речей без веского повода?
-И все же...
Августина молча развернула ткань. В руках у нее оказалась книга — конечно, если так можно было окрестить больше сотни потускневших латунных листов, выкованных в толщину бумаги и переплетенных — палачу не особо хотелось выяснять в чью именно — кожу.
-Занятный образчик местной архаики, — пожевав губы, протянул Герхард. — Его вы тоже мне доверите?
-Нет, даже если мир в противном случае будет обречен сгинуть семь раз подряд, — пробормотала ведьма. — Впрочем, он вас и не признает.
-Он? — желчно поинтересовался палач.
-Координатор миражей, — мрачно, тихо и без особой охоты произнесла графиня, перевернув несколько тяжелых страничек. — Как уже было сказано, я выгадывала время, чтобы Мотылек мог его распечатать. Я знаю тактику Константина. Для начала он пошлет солдат. Следом пойдут гомункулы. Они попытаются взять нас в кольцо и будут его постепенно сжимать, пока мы не задохнемся...
-Мне одному интересно, почему он до сих пор не кликнул птичек и нас не разбомбили к херам? — устало спросил Мотылек.
-Торфяники. Близко. Очень близко, — отмахнулась ведьма. — Они, конечно, могут пойти с этой карты, но рискуют отрезать путь прежде всего самим себе, так что...нет, Константин будет себе верен. Его солдафоны попытаются нас удержать до подхода "стрел". Как только появится Четвертый, нам конец.
-Поэтому...
-Поэтому мы со своей стороны также обязаны сделать все для того, чтобы выиграть время, — Августина постучала пальцем по латунной страничке. — Пока не появится ваш Апостол.
-Этот, увы, не особо мой, — хмыкнул Герхард. — Уговорить его сюда явиться стоило больших трудов. Как мы собираемся обороняться?
-Очень просто, — графиня перевернула очередную страницу. — Нужно сделать поле боя своим. Установить свои правила на этом маленьком клочочке земли и надеяться, что реальность потерпит эту временную прореху.
-Эта гордость скобяной лавки нам должна помочь?
-Да. Мастерская здесь еще не завершена, как вы, наверное, могли заметить. Я не Предок, чтобы земля отдавала мне все даром, а на предварительные ласки у нас времени нет. Потому остается идти путем самым простым и грубым. Выпьем все, что здесь осталось, до капли. И будем надеяться, что этого хватит, — вглядевшись в очередную страничку, ведьма указала на нее Мотыльку. — Начнешь отсюда.
-Я? — маг, похоже, с трудом удержался от ругани. — Да я ж сдохну на полдороги!
-Очень надеюсь, что этого не случится. Это бы значило, что я скверно тебя выучила, — приложив ладонь к тусклой странице, графиня на миг закрыла глаза, прошептав что-то совершенно неразборчивое. — Не волнуйся, он почти все сделает сам. Я сменю тебя в скором времени. Как только эта земля станет моей.
-С последним проблемы определенно неминуемы, — заговорил чужим голосом маг, принимая книгу. — Боюсь, он слишком молод для таких вещей. Для всех других он отлично подходил и раньше. Игра становится интересной. Когда твою гнилую сущность развеет, вот будет интересно...
-Рекомендую провести все внутри, — Августина указала на черный провал, когда-то бывший дверным проемом. — Мне сейчас понадобится две вещи. Одна из них — свободное пространство, а иная — отсутствие живых помех.
-Для чего же? — Герхард внимательно следил за Мотыльком, вчитывающимся в латунные странички.
-Подчинение этой земли потребует какого-никакого, но времени, — пожала плечами ведьма. — Так что покуда Мотылек не закончит, мне придется позаботиться о наших врагах лично.
-Хотелось бы...
-Нет, — вдруг резко произнес Мотылек. — Нет, тебе бы не хотелось. Пошли отсюда.
-С чего это вдруг...
-Пошли, — с нажимом, неожиданно серьезно, добавил Макаров. — Поверь мне, так будет лучше.
Герхард взглянул в глаза мага — и, хотя желание рассмеяться ему в лицо было дьявольски сильно, так этого и не сделал. Усмехнувшись — звучало это не так ядовито, как хотелось бы — он последовал за магом во тьму разрушенного храма.
-И какого хрена, интересно, нам нужно ждать твоего кровососа? — прорычал маг, пиная подвернувшийся под ногу камень. — Ты ж из Ватикана, папаша. Где твой личный самолет, где так удобно держать девятилетних мальчиков? Купленный на эти, как их там...а. Точно. Пожертвования.
-Если вам захотелось исповедоваться о своих детских травмах, то время сейчас, боюсь, не особо подходящее, — проворчал в ответ палач. — Может, отложим до отбытия из вашей чудесной страны?
-Это если нас самих не отложат. В могилку, да хорошо, если одним кусочком... — Мотылек на мгновение остановился. — Вот чего. Наружу пока не суйся. И своим это передай.
-А что у нас снаружи? — из темноты выплыло лицо Татарьева — время от времени оно кривилось от боли, когда наспех залеченная рана в плече давала о себе знать.
-Помнишь, ты спрашивал, куда утекло колчаковское золотишко, лысина? — взгляд Макарова сделался пустым, невидящим. — Если все еще хочешь знать — сходи да посмотри, коли не убоишься.
-Что там? — прямо спросил Татарьев, выходя под лунный свет.
-Терний, — так же прямо ответил Мотылек.
Металлический ящик занял свое место на земле, приминая сырую, холодную сорную траву. Металлический ящик был почти уже открыт — старый механизм работал медленно, но верно.
Графиня Базилевская, давно стянувшая и отбросившая прочь перчатки, наблюдала за тем, как раскрывался дьявольский стальной цветок. Наблюдала неотрывно и молча, не моргая. То уже не были глаза главы "Авроры", к которым можно было, пусть и не без труда, привыкнуть. Прошло больше полувека — и вновь свои глаза открывала Стальная ведьма.
Механизм в очередной раз сухо щелкнул. Громадный золотой шар, скрывавшийся внутри, заблестел в лунном свете. Это был странный блеск, далеко не тот, за который люди так боготворили этот рыжий металл, за который веками лилась кровь во всех уголках необъятного мира. Золотой шар нельзя было назвать потускневшим ни в коей мере, но блеск его был мертвенным и холодным. За его гладкой, зеркально чистой поверхностью скрывалась смерть.
Стальная ведьма простерла руку, касаясь шара. Оставляя на том несколько кровавых капель.
Стальная ведьма заговорила — глухо и монотонно, зачитывая первые строфы хриплым, с нотками нетерпения, голосом.
-Просыпайся, златой терний. Поднимайся против черни. Рви их, мучай и терзай. И пощады не давай...
Мертвое золото безмолвно ответило хозяйке. Мертвое золото приняло ее волю, приняло ее кровь.
Мертвое золото вернулось к жизни.
К жизни вернулась чистая, ничем не замутненная ненависть.
Иди же. Напомни людям их место.
Иди же. Напомни людям их удел.
Иди же очисти их. Очисти их как виноград...
Тяжелый брезент, прикрывавший кузов грузовика, отхлынул в строну и они начали прыгать в грязь, шлепая по лужам. Столпившиеся на опушке люди в плащ-палатках напоминали каких-то старых, ветхих призраков. Призраки эти тараканами кишели на близлежащем шоссе, перекрывая его с маниакальным тщанием. Призраки эти выныривали из недр перемазанных грязью и плескающихся под проливным дождем БТР и армейских грузовиков. Призраки эти склонились над мятыми картами, уложенными на хлипкие раскладные столы.
Лебедев чуть прищурился, когда глаза его задел скользнувший мимо луч прожектора — водил тем лучом закутанный по горло боец, примостившийся на башне ближайшего бронетранспортера. Полуобернулся — из машины выбралась уже вся группа. Призраки, мающиеся под дождем, беспрестанно что-то кричали. Кричали и махали руками.
В палатку их провели быстро — время явно не ждало. Полковника видно нигде не было, и ситуацию вкратце обрисовывал совсем незнакомый им тип, плащ на котором болтался, словно на пугале. Свет аккумуляторных ламп вытягивал из ночной тьмы носилки с трупами, накрытые тканью. Белой она отнюдь не была. Щукин, подняв одну такую ткань, заглянул внутрь — и, молча бросив обратно. Через минуту капитан так же молча закурил — Лебедев не рискнул даже спрашивать, что такого притаилось под окровавленными простынями.
Немолодой уже офицер, что их встретил, говорил хриплым шепотом, то и дело почесывая нервно остатки скверно сбритой бороды.
-Ваша задача — завершить разведку маршрута для "глушителей". Не более. Далеко не заходить. Все ясно?
-Куда уж яснее, — поморщился Щукин. — Из тех, вы говорили, кто-то остался?
-Да, — тихий кивок. — Его уже скоро...
Треск — а следом несколько гулких ударов — прокатившийся по лесу, оборвал седого на полуслове. Где-то захлебывались лаем собаки — этот страшный, сухой звук, от которого, казалось, сотрясается каждая косточка, был им, похоже, уже не в новинку.
-Это... — прошептал Дьячков, смотря во тьму леса.
-Это, — кивнул седой. — Идемте.
Уцелевший сидел у одной из палаток — сидел на каком-то сыром пеньке. Лицо его, покрытое коркой из грязи и крови, было сведено, словно судорогой, рот никак не желал закрываться. Выбритая голова тихо качалась, словно маятник — вниз-вверх, вниз-вверх...
-Сержант, вы меня слышите?
Очередной кивок маятника.
-Сержант?
Уцелевший резко поднимает голову. Лебедев ловит его взгляд — стекляшки, что вставляют куклам в глаза, выглядят и то живее.
-Б-большое, оно идет, огромное, — пролепетал боец, жалобно качая головой. — Оно валит деревья. Валит деревья...
По лесу снова прокатился треск — настоящая лавина.
Чуть ближе, чем до того.
-Оно везде. Оно везде, — уронив лицо в ладони, уцелевший хрипло, почти беззвучно зарыдал. — Уберите эту штуку. Она меня режет. Она хочет проникнуть в меня. Уберите. Уберите...
Капитан молчит. Молчат Лебедев, Дьячков, Стороженко, Ледицкий. Молча пускают взгляды сквозь дождевое полотнище. Туда, в лес.
Там где...
-Рюкзаки оставьте. Идем налегке.
И снова.
Снова треск. Снова лавина.
Полтора часа после выхода. Небо, кажется, решило их затопить на совесть — а может, оно и правда так? Кто знает, на что способен треклятый "красный список". Вокруг сплошь зелено-голубое месиво — спасибо приборам ночного видения. Фигуры их в камуфляже, трава, оружие, деревья...
Поваленные деревья.
Поляна эта появилась недавно — кажется, едва-едва успела осесть пыль с могучих стволов, впечатанных ныне в тягучую, мерзко хлюпающую грязь. Косые исполинские пни одним своим видом глушат все слова, что рвутся наружу. Десятки пней. Даже больше. Мысль проносится в голове — вряд ли полезно для рассудка выяснять, какой участок успел уже обработать их чудной лесоруб...
Забравшись на чудом избежавшую общей судьбы сосенку, он осматривает местность. Тишина — ветер с дождем не в счет. Тишина и низко — вот-вот упадут, наверное — висящие черные облака. Тишина...
Тишина умирает в одно мгновение, сменяясь тем самым треском — той самой лавиной, что они слышали уже множество раз. Лавиной, что проносится над лесом, ныряет в самую его глубину, лавиной из грохота срезаемых, словно тростинки, стволов, простоявших не один десяток лет в тиши и покое, ширившихся, наполнявшихся силой.
Тусклые огоньки меж деревьев.
Нет, не так.
Золотой отблеск в свете луны.
-Командир, там...
Треск.
Так близко, что закладывает уши.
Так близко, что заполняет весь мир.
Щукин, стоявший в отдалении, тягуче, словно в замедленной съемке, опускает голову, удивленно как-то ощупывает грудь — поверх камуфляжа что-то блеснуло.
Десяток золотых нитей — тонких и острых, словно бритва — вырываются наружу из тела капитана, распахивают грудную клетку, и, нанизав так и не успевшее даже удивиться как следует тело на себя, словно червя на крючок, бешеным рывком мчатся назад, через чащу, волоча за собой хрипящую от боли добычу.
Тишина. Снова.
Два часа после выхода. Они идут цепью, оставляя позади примятые сучья и глубокие следы. Тяжелая, почти болезненная дрожь не желает оставлять — с той самой минуты, как они нашли капитана. То, что от него осталось, то, что забросили на дерево, вокруг которого не уцелела даже трава.
Лес изменился. Изменился ощутимо и в то же самое время никто не может сказать, когда именно это случилось. Когда они потеряли направление. Когда заглохла связь. Когда отказал, свихнувшись, даже компас.
