Альтеро рванулся, что есть сил — но второй удар, пришедшийся уже в живот, разом вышиб из него весь воздух, вновь распластав по ограждению.
-Так ведь было проще, верно? Так куда проще — а это все, чего ты когда-либо желал, — продолжал палач. — Не нужно принимать никаких решений, когда все уже загодя решено. Решено семьей, Церковью, решено на небесах, наконец...
Альтеро дернулся вновь, лихорадочно пытаясь выдрать из-за пояса кинжал. И не смог сдержать стона, когда его руку в очередной раз заломили только что не до хруста.
-Не нужно ничего решать. Не нужно ни о чем думать, беспокоиться и сожалеть, кого-то любить или ненавидеть. Не нужно даже самому говорить — ведь все слова, что тебе могут пригодиться, давным-давно написаны. Да хоть тем же Аквинатом, закваску из которого и собственного бреда ты выплеснул на меня в последний раз, когда рот раскрыл... — палач устало вздохнул, чуть ослабляя хватку. — Когда ты в последний раз говорил то, что хотел сказать? Ты можешь вспомнить? Можешь? Отвечай!
Альтеро, всем телом подавшийся вперед, лишь сильнее стиснул зубы и кулаки. В глазах его плескалась чистая, без примесей, ненависть.
-Помнишь, что ты сказал мне когда-то? Помнишь, что ты сказал тогда, в башне?
Глаза Альтеро, казалось, сейчас вывернутся внутрь — или же вовсе выскочат из своих орбит.
-Я умолял Его, чтобы моя жизнь пробежала до конца здесь, в этой каморке на три метра. Пусть бы и длилась лет сто или двести, — прохрипел Кат в изуродованное ненавистью лицо брата. — Я хорошо помню твои слова. Знаешь, почему? Потому что тогда ты в последний раз говорил мне правду.
-Жалкий...ты...ты одержим...горит в тебе гордыня... — задыхаясь, судорожно хватая ртом воздух, бормотал Альтеро. — Жалкий...слепой...
-Не я себя ослепил, братец. Не я себя схоронил заживо под догматами, в которых давно разуверился. Не я, распрощавшись с верой, продолжаю цепляться за ее оболочку, как утопающий за тростинку. Не я пытаюсь жить по готовой схеме. Так может, не я, а кто-то иной здесь остался мальчишкой? — лицо Ката прорезала гадкая улыбка. — К тому же, если позволишь, весьма трусливым...
-Слова, — выдохнул, расплываясь в ответной улыбке, Альтеро. — Говори что хочешь, Кат, но в одном я всегда буду лучше тебя.
-И что же это?
Ответа не последовало — если, конечно, не считать таковым плевок в лицо. Еще не отжила свое одна-единственная секунда, когда Альтеро каркнул нечто, до того сжатое, до того спрессованное, что оно едва походило на слово.
И тогда — на излете уже секунды второй — к палачу пришла боль.
В грудь словно врубился молот весом под тонну, по глазам, укрывая весь мир бешено-красной пеленой, хлестнула незримая плеть. Уже заваливаясь назад, на скользкий и холодный пол, палач почти сумел рассмеяться.
Он все-таки заставил брата сказать правду хоть раз.
В Таинствах Альтеро и правда было мало равных.
Когда они перешагнули порог, выбравшись в холл, все уже было кончено — в том числе и с самим холлом. Скользнув взглядом по развороченной в клочья мебели, куски чьей обивки украшали пол, словно конфетти, по пятнам сажи на стенах и, наконец, задержав его на вбитых в ближайшую колонну трех Ключах — еще несколько, изломанных до совершенно непотребного вида, валялись рядом — Герхард подумал, что слова здесь явно будут лишними. Леопольд, стоявший рядом, меланхолично поправил очки, наблюдая попеременно за двумя группами рыцарей. Одна, едва справляясь с этим делом впятером, утаскивала в дальний коридор отчаянно отбивавшегося человека в изорванном доминиканском облачении. Других было семеро — и тащили они к дверям кого-то ростом повыше, с окровавленным лицом, но явно живого: вся та ругань, на которую он ничуть не скупился, была тому лучшим подтверждением.
Герхард многозначительно покашлял, поддев тростью обломки какого-то стула.
-Я уже жалею, что мы затеяли эту возню с детищем Барокшмидта, — наконец, подал он голос. — По всему очевидно, что оно тут без нужды.
-У меня также найдутся определенные...сожаления, — вздохнул Леопольд. — И прежде всего мне жаль, что наследником не удастся сделать Терезу.
17 ноября.
Сон в эту ночь никак не желал приходить — и если сперва он еще не терял надежды, ворочаясь на никак не желавшей согреваться кровати, то часам к пяти, наконец, сдался. Откинув к стене ледяную, словно булыжник — и столь же удобную — подушку, поднялся, и, выдернув из-под кровати свою тяжелую, в корке грязи, обувь, всунул туда ноги, еще не разлепив до конца век. Погруженная в полумрак комнатушка была насквозь проморожена — похоже, бушевавший ночью ветер распахнул одно из окон. Сдернув с кровати измятый палаческий балахон, Асколь кое-как попал в рукава, искренне радуясь тому, что лечь решил сразу в одежде.
В конце концов, именно ему идти обрывать через полчаса чужие сны.
По ту сторону раскрытого окна вступает в свои права серое стылое утро, по ту сторону окна безнадежно простуженное небо отхаркивает комья мокрого снега пополам с дождем. Ледяной ветер, дотянувшийся до лица и тут же принявшийся колоть его тысячью незримых иголочек, весьма способствует скорому пробуждению — но место сковавшей разум одури, вызванной нехваткой сна, никто не торопится занять. Всю эту ночь, пока пред глазами палача маячил крохотный участок обоев, давно выцветших и местами начавших уже отслаиваться, по черепу его скакали, не зная пощады и передышки, все те мысли, которым Кат столько дней кряду отказывал в праве на жизнь. В этой их чехарде не было ни системы, ни смысла — не было и возможности как-то вырваться, вынырнуть из поглотившей его трясины хоть бы ненадолго. Все что оставалось — изучать нарушенный узор на стене и пытаться перестать видеть среди наслаивающихся друг на друга грязно-синих пятен глаза, что преследовали его из ночи в ночь. Сейчас же, глядя на город, туго скрученный чарами Батальона, город, проснуться которому суждено лишь с милостивого разрешения его далеких гостей и никак не раньше, он остался наедине с пустотой — и для того, чтобы оторваться от раскинувшегося внизу тоскливого вида, требовалось своего рода усилие, совершить которое удалось далеко не сразу. Когда он вернулся к столу, еще прошлой ночью заваленному Ключами всех мастей и иными подарками от Ассамблеи, странное оцепенение спало, разродившись напоследок тупой головной болью, что каждую минуту отсчитывало пару с десяток ударов по вискам и — иногда — по затылку.
Почему-то хотелось смеяться. Для решающего дня, что должен был стать поворотной точкой, того самого дня, после которого пути назад уже не существовало, он чувствовал себя столь убого, что так и подмывало оглядеться вокруг, изыскивая, у кого можно было бы испросить разрешения начать все заново. Не может же, в конце концов, их сказка быть настолько...
Хватит.
И верно, давно бы пора прекратить. За Неус правда или за Эриком — этого ему знать не дано, и все попытки думать в том или ином направлении не способны принести ничего, кроме новой головной боли. Некоторые вещи, наверное, лучше попросту не вытягивать из своей памяти без веской причины, к тому же...как ни крути, но если он хоть бы частью соглашался с тем, что все предначертано, то становился ничуть не лучше служителей Атласа, которых подобная идея делала безжалостнее любой прочей твари, что носила в себе пучок-другой Цепей.
Нет. Соглашаясь с этим, он становился ничем не лучше Альтеро.
Сегодня это свершится. Сегодня они, наконец, увидят приготовленное Могилой циклопических размеров судно и взойдут на борт его. Сегодня будет брошен жребий.
Сегодня будет сделан первый шаг на пути к избавлению от кошмаров.
От глаз Вьюги. От глаз Кая.
Что ему предстоит сделать, встретившись с первым, палач предпочитал не думать — для свидания же с другим все уже было готово. Вспоминая о неотличимом от обычного Ключа коротком клинке — работе одного из знакомых мастеров Ассамблеи, к которому он обратился еще после Лондона — Асколь снова и снова возвращался к тем словам, что он, разжившись инструментами для гравировки, несколько ночей кряду остервенело вырезал там, сам не до конца понимая, какая именно сила вела его руку.
Отчего-то казалось, что так будет правильно. Если, конечно, это все не простое самоуспокоение, не попытка хоть чем-то отгородиться от того, что он уже совершенно свихнулся с этим распроклятым делом.
В каждый глаз словно вывалили с пару мешков мокрого песка: поддавшись желанию прикрыть их хотя бы на пару минут — благо головная боль начинала понемногу сдавать позиции — Кат медленно уронил голову на стол...
...и, будучи вновь вырван в холодную, чертовски холодную — спасибо вновь раскрывшемуся окну — реальность, почти не удивился умению тех минут разрастаться до почти что целого часа.
Хлыст, что тронул его за плечо парой мгновений раньше, был уже в полном облачении. Тихо усмехнувшись в ответ на ошалелый взгляд своего непосредственного начальства, палач произнес именно те слова, которые этим утром — пусть и с иными именами меж них — должны были достаться Асколю:
-Время, Филин. Время.
Город остыл, город уснул. Город провалился с концами в неестественное забытье, и приказа очнуться пока еще не звучало. Город, который гости из Башни и Могилы уже хорошо выдрессировали не обращать внимания на то, какие люди и грузы проходят сквозь него в огромных количествах, научили не думать о том, куда это все исчезает без следа, в эти предрассветные часы достиг, кажется, последнего мыслимого предела в своей сонливости, своей ленивой безмятежности.
Мокрый снег слепит, набивается в глаза и лезет за воротник. Колючий ветер, будто бы издеваясь, который раз подряд срывает с головы капюшон, позволяя еще большему количеству снежинок запутаться и истаять в волосах. Бешеная метель не позволяет разглядеть ничего дальше протянутой руки: следующих сразу за ним Лено и Ренье у Асколя еще кое-как получалось опознать, но все, творившееся сейчас в иных частях летного поля, влажная и холодная молочно-белая каша скрывала начисто.
-Мать вашу, ну вот всегда так... — хорошенько прислушавшись, из воя ветра можно было вычленить обрывки ругани Эрика.
-Чего еще? — а это, кажется, уже подавал голос Хлыст.
-Да зуб, чтоб он треснул. Который уже день...только нос на улицу покажешь, так на холод ломить начинает, зараза, что хоть вплавь до русских переть готов — лишь бы отвлечься на что.
-Мы тут больше двух недель паслись, — бросает куда-то в пургу Шепот. — Времени поправить дело у тебя было до хрена да с горкой. Чем думал-то?
-Ну...
-Вот теперь свое "ну" и кушай за обе щеки. Хотя погоди, на борт прибудем, так я тебе вырву, если хочешь. Твоими же клещами. Да и возьму не так уж много...
-Не стоит, — смеется где-то в белой мгле Хлыст. — Погоди, пока до русских доберемся — у него к тому времени все так разнесет, что одной мордой в гроб укладывать сможет. Или грызть их пойдет. Тем же зубом, ага...
-Вы, клоуны, лучше радуйтесь, что я не вижу, где вы там плететесь, — прорычал Факел. — А то обеспечил бы группе первые потери, ох обеспечил бы...
Далеко-далеко, кажется — вовсе на другом краю света — мерцают тревожно многочисленные огни: аэропорт Каструп полыхает, словно увитая гирляндами новогодняя елка. Из пурги впереди выныривает посланная на разведку Сильвестра — что-то кричит, тщетно пытаясь смериться в силе голоса с ветром, и, наконец, сдавшись, просто отчаянно машет руками.
-Кажется, наш вертолет все же нашелся, — даже Ренье приходится немного повышать голос — к счастью, он идет сейчас рядом, и слова его почти всегда удается разобрать. — Это не может не радовать.
Внушительных размеров темное пятно впереди действительно начинает вскоре приобретать знакомые очертания, превращаясь, наконец, в грязно-серую, без единого знака различия, тушу чудовища, больше известного как транспортный вертолет CH-47. Видны становятся и набивающиеся в утробу серокожего чудища человеческие фигурки: единственный знак на тоскливых цветов форме — синие кресты по левую сторону груди, за спинами полощутся застегнутые на горле плащи белее местного снега. Несколько человек тащат какой-то здоровенный металлический ящик, еще один с воодушевлением на них орет, срывая голос. По трапу вниз сходит, грохоча латами, кто-то высокий — и, оставляя глубокие следы на еще не расчищенном снегу, приближается быстрым шагом.
Даже слишком быстрым для того, кто наглухо закован в столь массивный доспех, видавший, наверное, не один кровавый вид — заступив дорогу Асколю со все тем же грохотом, молодая женщина с грустными темно-синими глазами рывком протянула палачу руку.
-Командор Андра-Мария Деляну! — рявкнула она так, словно пыталась навести страх на бушевавшую вокруг пургу. — Отец Кат, все верно?
-Вернее не бывает, — пожимая латную перчатку своей, кожаной, чуть улыбнулся палач. — Вы уже как, загрузились?
-Заканчиваем, — бросила Деляну. — Пилот у нас свой, но без приказа все одно не поднимемся, так что можете заводить своих — чего мерзнуть зазря...
-И верно, — кивнул Кат, резко оборачиваясь. — Хлыст, давай всех внутрь. Мы тут пока прогуляемся чуток.
-Внутрь так внутрь, — долетело сквозь ветер. — Ну, вы слышали. Давайте-ка поживее, пока один герой тут себе еще что-нибудь не отморозил...
Ворчание Факела, равно как грохот и последовавшая за ним площадная ругань — разнесчастный ящик, похоже, все-таки уронили — очень скоро перекрыл ветер. Палач двинулся следом за командором вкруг машины — туша последней, по крайней мере, немного спасала от ветра.
-Деляну, Деляну... — остановившись в тени огромного винта, пробормотал Кат. — А ваш отец, часом, не Мариус...
-Он самый, — кивнула командор. — А вы...
-Случилось разок вместе поработать. Хороший был человек, — Асколь вздохнул, зазря хлопая себя по карманам — запалить при таком ветре сигаретку-другую нечего было и мечтать. — А вы, в свою очередь, теперь работаете с моим...
-Могу лишь столь же лестно о нем отозваться и сказать, что...
-...или вернее будет — на него? — палач прищурился. — Нет-нет, это не попытка вас задеть — того и в мыслях нет.
-Тогда что же...в ваших мыслях?
-Единственно желание знать правду. Когда речь идет о нем, оно более чем естественно, уж поверьте.
-Вы не очень-то ему доверяете, — чуть помолчав, выдохнула Деляну.
-Скорее, просто не испытываю на его счет лишних иллюзий, — палач чуть понизил голос. — И хотел бы быть уверен, насколько это вообще возможно, что он не втравливает меня в очередную свою игру, как не раз поступал когда-то.
-Я не совсем понимаю... — нахмурилась Андра-Мария.
-Бросьте, мы ведь оба до головной боли и бумажных дыр зачитали планы предстоящей операции, — палач огляделся по сторонам, словно стараясь различить что-то в бешеной пурге. — И то, что вы со своими людьми будете высаживаться отнюдь не первой волной — вряд ли случайность. Как и поставленные вашей группе задачи... — Кат поскреб подбородок. — Я не вчера родился и умею кое-что высматривать между строк. Он хочет, чтобы вы первыми из всех рыцарей вышли на Вторую Площадку, пока остальные будут умирать, пробивая для вас дорогу. К тому же...сколько людей под вашим началом?
