-Когда вы похитили ... — Герхард задумчиво поскреб подбородок. — Шестнадцать офицеров и около двухсот пятидесяти солдат, если моя память мне не изменяет?
-Чего не сделаешь на спор, не так ли? — гость непринужденно рассмеялся. — Помню все как сейчас. Знаете, а лето тогда, в девятьсот пятнадцатом, признаться, было получше, чем в этом году...
-Увы, в отличие от вас, не имею возможности сравнить, — пожал плечами старый палач. — Зато могу предложить другой...спор, если хотите.
-Я весь внимание.
-В этот раз дело касается женщины.
-В вашем возрасте такие дела обычно не ведут, — гость от души рассмеялся. — Если вам нужен мой совет...что ж, могу порекомендовать молитву и холодный душ.
-Речь также идет и о кукле, — невозмутимо продолжил Герхард.
-Играть в куклы в ваши годы...хотя, понимаю, понимаю. Все мы когда-нибудь впадаем в детство. Вернее, все вы.
-Речь идет о кукле этой самой женщины, которую необходимо изготовить в срок. В срок весьма ограниченный, в отличие от материалов и расходов, которые я готов целиком взять на себя.
-Звучит уже интересней, — глаза гостя распахнулись, в полутьме отсвечивая красным. — Пожалуй, я даже дослушаю сию сказку до конца.
-Сказки, к сожалению, не будет, — мрачно произнес старый палач. — Будет пьеса. Постановка по Эдгару По, самодеятельная и весьма экстравагантная...
-Осмелюсь спросить, по какому же...
-Насколько мне известно, выбор пал на "Маску Красной Смерти", — продолжал Герхард, вглядываясь в стремительно наливающиеся алым глаза. — Женщина, которую мне довелось упомянуть, должна будет сыграть одну из главных ролей...правда, боюсь, она может с ней не справиться. Хорошо бы изготовить дублера...
-Имя?
-Боюсь, могу обрадовать только фамилией, — понизив голос, Герхард произнес одно слово, не упустив из виду того, как вытянулось лицо гостя.
-Если это шутка, то глупая.
-Ни разу не шутка, — продолжил палач. — Создать куклу, имея при себе оригинал, может любой дурак. Но требуется настоящий мастер, чтобы...
-...чтобы сделать фальшивую королеву Башни? — гость чуть наклонился вперед. — И у кого из нас двоих безумные планы?
-Вы мне скажите, — пожал плечами экзекутор. — Ну что, беремся или нет? Или великий и ужасный Гробовщик таки столкнулся с делом, перед которым вынужден спасовать?
-Речь идет не только об отсутствии оригинала, — гость нахмурился. — Речь идет о том, что работать придется полностью вслепую. Мы ведь даже имени ее не знаем. Не говоря уж обо всем остальном...
-Во всем остальном я доверюсь вашему вкусу. Если, конечно, с годами он не успел так же разложиться, как и ваше тело. Итак? Беремся или нет?
-Я все еще ничего не услышал о цене, — сцепив руки, заявил постепенно вернувший себе спокойствие Гробовщик. — Но все еще не оставляю надежд услышать...
-В последние годы некоторые мои связи упрочились. Думаю, я бы мог нажать кое на какие рычажки, подчистить кое-какие архивчики...дать вам лет пять, может, десять, спокойной жизни. Чего не сделаешь для старого врага, правда?
-Оптовая индульгенция. Для меня и всех, кто работает под моим началом. Десять лет. И не торговаться.
-По рукам, — сухо сказал Герхард. — Только аванса не ждите.
-Что вы, как можно. Мы же все-таки порядочные...люди. Когда мне приступать к работе?
-Немедленно. Кукла нужна мне до коронации. И это еще не все.
-О, правда? Вы полны сюрпризов. Второе дело обещает быть столь же захватывающим, как возможность подделать будущую королеву Часовой Башни?
-Второе дело тоже в некотором роде касается женщины, — чуть улыбнулся Герхард.
-Это становится банальным...но было бы до умопомрачения невежливо вас не дослушать. Если первой оказалась наследница Бартомелой, кем же должна быть вторая, чтобы быть достойной нашего разговора?
-В той глуши, где вы сейчас прячетесь от наших поисковых отрядов, что-нибудь слышали о Чернобыльской катастрофе?
-Допустим.
-Говорят, это ее рук дело, — аккуратно вытащив из кармана пожелтевшую от времени фотокарточку, Герхард точно рассчитанным жестом уронил ту на стол. — К сожалению, в архивах Ассоциации есть только это. Сделано, кажется, в двадцатых годах...но моя разведка говорит, она не сильно изменилась. Если точнее, то не изменилась вовсе...не считая имен, конечно. Вот, знакомьтесь. Графиня Августина Базилевская.
-Как ее зовут сейчас?
-Софья Соколова. Глава "Авроры".
Интерлюдия 7. Затишье перед бурей.
1986 год. Апрель.
В кабинете было накурено до такой степени, что можно было, вопреки расхожему выражению, успешно повесить не только топор, но и любой другой инструментарий. Отполированный множеством ног паркет, тяжелый стол по центру, грузные черные кресла у окон...клубы сигаретного дыма, увесистый чемодан у батареи — вот что открылось взору открывшего тяжелую деревянную дверь человека.
Человек был очень высок, на вид ему было под тридцать — хотя до этой самой круглой даты, он, похоже, еще не успел дотянуть. Утомленное лицо, покрасневшие от недосыпа глаза, короткие, пепельного цвета волосы. Человек был плотно укутан в тяжелый плащ, хотя ни на улице, ни уже тем более здесь, не было даже никакого подобия на холод. Осторожно переступив порог просторного кабинета, он остановился едва ли не сразу за ним, вглядевшись в спинку единственного обитаемого кресла — тот, кто сидел там, закинув ногу за ногу и отвернувшись к дальней стене, разговаривал сам с собой, активно жестикулируя. Разговаривал как минимум четырьмя разными голосами.
-Я устал ждать. Пора. Ошибаешься. Это надвигается. Пора уже заканчивать. Нет, еще рано. Пора. Давно пора. Подождем еще немного. Мы смертельно рискуем. Ваша игра вас и похоронит. Кого как. Гордыня — вот твое проклятье. Умолкни, недостойный. Сам пасть закрой, падаль. Он уже здесь. От него разит смертью — я чую это, словно дыхание шакала...
На последних словах кресло резко крутанулось, оборачиваясь к входу.
-Товарищ Летичев... — обитатель кресла налег на шипящие с таким тщанием, словно старался походить на змею. — Вот уж не ждали так не ждали.
Обитателю кресла подошла бы характеристика "где-то за двадцать", а его прическе — "я ненавижу утро в понедельник". Лицо было его в равной степени молодым и костлявым, отмеченным легкой небритостью Этот нескладный, неряшливый, малохольный тип был напряжен как пружина, в глазах его время от времени всплывало что-то такое, к чему не хотелось долго приглядываться. Похожий на изрядно помятый колючий куст во всех отношениях, он растянулся в кресле, не сводя взгляда с вновь вошедшего.
-Она у себя? — коротко поинтересовался последний. — Нам уже пора выезжать.
-У себя, у себя, — взлохмаченный тип поднялся на ноги, оправляя измятый серый костюм. — Вызвали на пару ласковых.
-Что-то серьезное, Макаров?
-Что ж я, сторож ей? А, погодите...и правда сторож, — Макаров рассмеялся. — Скоро будет, скоро. Садись уж, раз пришел...
-Постою. Нам все равно сейчас выходить.
-Как угодно, — подойдя к окну, Макаров криво улыбнулся. — Ну что, как настроение трудовых масс? Готовы к карнавалу?
-Все шутите, — хмуро бросил его собеседник. — Думал, хоть сейчас в руки себя возьмете.
-Чего ради? Мне от воздействия ничего не обломится, жить веселее не стану. Если оно вообще нас всех к хренам собачьим не накроет, это воздействие...а, к дьяволу, — помолчав немного, взлохмаченный человек добавил. — Если все пройдет гладенько, приглашаю на выставку. Пятого сентября, значится...
-Боюсь, не смогу, — лицо Летичева осталось непроницаемым. — Работа, знаете ли.
-У кого ее нет? — хмыкнул его собеседник. — Выдыхать тоже когда-то надо, знаешь, а то так и удавиться можно. Ты погоди руками махать, дослушай. Я уже прикинул кое-что, с неофициальной частью никого не обидим...
-Работа, увы, работа, — в голосе появилась едва заметка нотка раздражения. — И все эти ваши декадентские сборища я нисколько не одобряю. Будь моя воля, пожалуй, и вовсе бы разогнал.
-Хозяин — барин, — насмешливый вздох. — Эх, какой же ты кислый стал...а вроде всего ничего прошло...да-да, знаю. Работа. Работа, туда ее...
-У вас-то как успехи? — помолчав какое-то время, почувствовал необходимость продолжить разговор — хотя бы из вежливости — Летичев. — Ну, за пределами...художественного фронта.
-Как и здоровье — "не дождетесь". А твоя студенточка как, кстати? Справляется?
-В пределах...допустимого, — Летичев отвернулся к дверям, что от его собеседника, конечно, не укрылось — и он тут же перешел в наступление.
-Что-то давно она на людях не показывалась. Колись давай, куда запрятал бедняжку...
-Я стану отчитываться пред вами за своих учеников не раньше, чем ваша...покровительница станет давать отчет мне или хоть кому-нибудь за ваши...художества. Во всех смыслах этого слова.
-Запрятал, значит. В уморильне какой... — Макарова, кажется, эта мысль изрядно развеселила. — Что, убоялся, что к нам в лагерь перейдет?
Молчание его собеседника было красноречивее любого ответа, но взлохмаченный тип и не думал прекращать.
-Ты вот чего, ее тоже пригласи. Ей мои картины вроде нравились. Да и полезно будет...новые знакомства там, всякое такое...сидит, наверное, одна-одинешенька, думает думу тяжелую. Где же там Мотылек, чего о нем не слышно больше...
-Она о вас не спрашивала. Ни разу на моей памяти.
-Эй, эй, полегче, полегче! — Макаров отшатнулся в притворном ужасе. — Не гляди, как на врага народа. Я не он, только учусь еще, — испустив тяжелый вздох, он продолжил — уже более спокойным голосом. — Знаю я, что не спрашивала. Кому ж бедный Мотылек ныне нужен, когда такие люди рядом, — сухо кашлянув, он издевательским тоном запел. — А как у этого серого зданьица, а где впервые увидел я тебя...а ты пришла ко мне на свиданьице, но с другим повернулась и ушла...
-Вам никогда не надоедает ломать комедию?
-...а у него есть галстук и подтяжечки, и он чистенький как херувим... — ядовито усмехнувшись, Мотылек уставился на своего собеседника. — А я в одной полотняной рубашечке, и никуда не гожусь перед ним...
-Всегда считал, что вы могли бы многого добиться. Нужно было только вовремя оградить вас от влияния...определенных личностей.
-Тогда уже было поздно, — неожиданно серьезно произнес Макаров, выдержав пронзительный взгляд собеседника. — Для меня было поздно с самого начала.
-Зря вы так...
-Вся моя жизнь ложится в эти три слова, — Мотылек закатил глаза. — О. Идет.
Скрипнула дверь — высокая женщина в черном платье и черной же шляпе с траурной вуалью, надежно скрывающей лицо, быстрым шагом прошествовала в кабинет.
-Директорат нервничает, — коротко бросила она вместо приветствия. — Боюсь, как бы не передумали в последний момент.
-Мой доклад их не успокоил? — мрачно спросил Летичев.
-Если и так, то ненадолго, — пройдя до другого конца кабинета, она остановилась за спиной у Макарова. — Мы отправляемся сегодня. Будем ковать железо, пока кое-кто его не остудил.
-Прекрасно, — кивнул Летичев. — Вы...
-Я уже вызвала нам две машины, — рука в шелковой перчатке легла на плечо Мотылька, но передернуло от того лишь его недавнего собеседника. — Можете идти, я сейчас спущусь.
-Хорошо, — задержавшись на пороге, Летичев тихо продолжил. — Это...большой шаг вперед для всех нас.
Дверь с глухим звонком захлопнулась.
-Ты волнуешься.
-А как иначе? Все мы волнуемся.
-Если хочешь, можешь отказаться. Я справлюсь без тебя.
-И пропустить такое светопреставление? Да ни в жизнь.
-Подумай. Время еще есть.
-Время...время, черт!
-Что ты...
-Я забыл. Забыл кое-что очень важное...
Его догнали уже на улице. Вначале — знакомый насмешливый голос — а затем — не хуже знакомая взлохмаченная голова и безумный взгляд.
-Поеду я в Ростов и сорок зубов...из золота себе я вставлю в пасть... — перегородив дорогу к машине, Мотылек улыбнулся и пропел чуть охрипшим голосом. — Куплю я портсигар, часы и самовар, куда же мне такому да пропасть...
-Вы что-то хотели? — тяжелым тоном осведомился Летичев.
-Да, — чуть помолчав, выдохнул Макаров. — Вот чего, слушай...ты там будешь на переднем крае, все знаем...
-Ну и?
-Если что, ты зови. Хорошо? — несколько неуклюже добавил Мотылек. — Сам понимаешь, всякое бывает. Не сахарок, чай, грузить будем...
-Хорошо. Спасибо, — ответ последовал в привычных рубленых формах. — Но беспокоиться не стоит, я все проверил. Эксперимент закончится успехом. А теперь, если разрешите...
-Не задерживаю, — вернув себе привычный грубоватый тон, Мотылек резко — даже излишне резко — отошел от машины, и, постояв так секунд пять, стал подниматься наверх, по тяжелым каменным ступеням.
Бормоча себе под нос едва ли не пятью голосами сразу.
-Ты ему не сказал. Почему? Ты все сделал правильно. Он только опасная помеха. Он там не выживет. Я видел. Я видел куда больше. Вероятность есть. Он нам больше не нужен. Эксперимент обречен. Не обязательно. Обречен только он. Остальное мне неведомо. Зачем мешать? Я не дам ему там сгинуть. Значит, сгинешь сам. Это лучше? Ты не понимаешь. Все он понимает. Ему просто дело только до себя. А тебе нет, если на то пошло? Надо рассказать ей. Ей — расскажем. Игра еще не завершена. А он? А он пусть катится в бездну. Предатель. Если этот бобик так рвется на мыловарню, грех через забор не перекинуть. Ненавижу тебя. Взаимно, коллега.
Присев на широкую ступень, стоптанную тысячами ног, Мотылек вновь тихо запел — в голосе его чувствовалась и грусть, и злорадство:
— А я ему всю карточку испорчу, а чтобы он за себя не воображал...а захочу — и вовсе с ним покончу...а у меня есть вот такой кинжал...
1987 год.
Лифт, издавая звуки более чем отвратительные, спускался — спускался уже так долго, что они уже давно бросили все попытки сосчитать этажи. Леопольд Асколь несколько нетерпеливо постукивал пальцами по рукояти меча, стоявшая чуть позади командор Деляну — то и дело прислушивалась к скрежету и лязгу, который издавал старый механизм.
-Почему его держат на такой глубине? — пробормотала она. — Мне говорили, помнится, что Второй — наименее опасный среди всех в Бюро.
-Меры опасности бывают разными, — нехотя произнес Асколь. — В сражениях он и правда не принимает участия, и в этом плане, конечно, не выдерживает никакого сравнения с остальными. Но если бы все было так просто...
-В чем же сложность?
-Не бойтесь тех, кто способен лишь разрушать, командор. Их смерть обычно ставит точку на этих разрушениях. Нет, бояться стоит творцов. А Второй, в чем вы скоро убедитесь, один из лучших, к счастью для нас...
Лифт с грохотом остановился, тяжелые двери поползли в разные стороны.
-...и, к сожалению для всего мира, один из самых безумных... — тяжело вздохнув, Леопольд вытащил из кармана тонкую визитную карточку.
На ней чересчур жирным шрифтом было выбито лишь одно слово — "Overkill".
В коридоре было установлено несколько мощных ламп — и отнюдь не несколько камер, фиксировавших, похоже, каждое движение, не оставляя ни одной мертвой зоны. Направляясь к массивной железной двери, которая, судя по отсутствию какого-то подобия ручек, замков или запоров, могла быть открыта лишь изнутри, Леопольд тихо продолжал — голос его сливался с шипением ингалятора.
