-Виновное лицо, — приподняв сумку, Эрик резким движением дернул молнию. — Как видите, пока еще даже вонять не начал.
Содержимое спортивной сумки заставило кого-то содрогнуться. Кто-то отвел взгляд, кто-то зажал рот рукой. На лицах братьев Абаль не дрогнул ни один мускул.
-Ты разнес все, что мы строили годами, — прошипел Шоро, скрежеща зубами. — Ты убил Сигира — за одно это только мы будем жарить тебя на медленном огне. Ты заявился сюда, выложил нам все в лицо и посмел приволочь с собой чертову отрезанную голову...я даже не знаю...ты вообще со своей-то головой как, еще дружишь?
-Более чем, — бросив сумку на пол, хрипнул в ответ Факел.
-Тогда назови хотя бы одну гребаную причину не отрывать эту голову тебе прямо сейчас!
-Подземный гараж.
Ради этих слов он проливал кровь две недели. Ради этих слов ночь за ночью была наполнена пороховой гарью и звоном пустых гильз. И криками умирающих, конечно же.
-Что? Какой еще, черт тебя дери, подземный гараж?
-Ваш, конечно же, — невозмутимо продолжил Эрик. — В который этим утром прибыла очередная ваша фура. Вы уж простите, но всю эту наркоту я забрал себе на изучение...
-Ты....
-Вы в накладе тоже не остались, конечно же. Честный обмен, все дела. Я подумал, что у вас теперь серьезные проблемы с оружием, так что привез в подарок достаточное количество взрывчатки, чтобы отправить Статую Свободы на Луну.
-Т-ты... — Шоро Абаль был уже красным от гнева, его рука судорожно расстегивала сдавивший шею воротник.
-Ах да. И если через шесть минут я не покину ваше уютное логово, то буду считаться хреновым мертвецом. И тогда мои бесконечно нервные коллеги активируют заряды. Уверяю вас, у них пальчики так и чешутся.
-Да я тебя...здесь же...
-Рискнешь? Вы все равно не успеете вывезти машину на безопасное расстояние. Здание так или иначе заденет.
Молчание длилось долгих две минуты. В повисшей тишине слышался скрип зубов Шоро.
-Условия, — наконец бросил он.
-Вот, можешь же, когда захочешь, — вытащив из нагрудного кармана вчетверо сложенный листок бумаги, Эрик небрежно кинул его на стол. — Позвонишь. Сейчас. Согласишься на все требования и тогда, быть может, еще проживешь какое-то время одним куском. Ах да, совсем забыл... — более не обращая внимания на Шоро, Эрик уставился на его брата. — Твой сынок жив. Немного поломан, конечно, но жив. Получишь его завтра, если не будешь с нами выделываться.
-Докажи, — впервые за все время подал голос старший из братьев.
-Как? Надо было и ему что-нибудь отрезать для порядку? Нет? Вот и я так думаю. Мы пока вас только предупредили. Если сваляете подобную херню еще хоть раз — вернемся и будем бить уже насмерть.
Шоро Абаль сидел с прижатой к уху телефонной трубкой и лицо его, до того красное как помидор, сейчас было уже белее мела. Если бы он мог взорваться от злости, то давно бы уже это сделал, причем взрыв был бы такой силы, что не понадобились бы никакие грузовики с зарядами внизу.
-Да, — глухо сказал он в трубку. — Я понял. Я согласен. Когда мы сможем с вами встретиться и обговорить все как нормальные люди? Что? Как завтра? Нет, завтра я...да. Хорошо.
Чуть отодвинув трубку, Шоро Абаль взглянул на брата. В глазах его только что затонула последняя надежда справиться с той силой, которой они не так давно нахально бросили вызов и даже смели подумать, что останутся безнаказанными...
-Вам сказали возвращаться, — совершенно безжизненным голосом произнес он. — Эй. Пропустите его уже.
-Это ваше, — швырнув сумку на пол, Эрик резко развернулся к дверям. — Мой вам совет — в следующий раз думайте, кого собираетесь грабить, идиоты.
Оставив позади задыхающегося в порыве бессильной злобы Шоро, он поплелся к лифту.
В темную узкую комнатушку он ввалился, будучи уже мрачнее тучи. Впрочем, лицо средних лет женщины в темной мешковатой одежде, что сидела за простым деревянным столом, было вообще словно высечено из камня — он никогда не мог вспомнить, чтобы на нем мелькало хоть что-то человеческое.
-Мне слишком мало платят за все эти дырки в боку, — прохрипел Эрик, стаскивая бронежилет. — И за все эти переговоры с магической мразью, заигравшейся в крутых бандитов. Что ты на меня так пялишься?
-Звонили, — мрачно произнесла женщина. — Тебя от нас забирают.
-С хрена ли?
-Ваш Филин объявил общий сбор, — она пожала плечами. — Что-то крупное затевается. "Догма" должна быть в Риме уже через три дня. В полном составе, Эрик.
-Что стряслось-то? — устало произнес Факел, падая на стул. — Они вроде в Польше кого-то сейчас брали...
-Один из ваших мертв, Эрик. Новичок. Филин сказал, ты поймешь о ком речь.
-Кто? — он задал лишь этот короткий вопрос, в который влилось столько злости, сколько успело скопиться за последний месяц.
-Какие-то русские. Судя по всему, мы прошляпили рождение крупного игрока. Расследование уже пошло, пока неизвестно, к чему оно приведет, но на всякий случай подтягиваем резервы. И ты тоже нужен.
-Зашибись отпуск начинается, — сплюнул Грей. — Установи связь. Передай, что я вылетаю уже сегодня.
-Кто-то вроде мечтал отдохнуть, — ее тон нисколько не изменился.
-Иногда мечты полезно засовывать туда, куда солнце не светит, — а вот в его голосе чувствовалась уже настоящая ненависть. — Установи связь, я сказал. Скажи, что я скоро буду.
-Хорошо, хорошо. Ну и рожа у тебя сейчас...честно говоря, я уже не завидую этим парням.
-Мне коммуниста убить — только потешиться, а если они еще и одного из наших завалили... — Грей тяжело выдохнул. — Я искренне, мать их, надеюсь, что они найдут время и сами тихо удавятся. Все не так больно будет, как когда я до них доберусь...
Бостон.
Человек этот появился в общежитии Линдси еще весной — и сразу привлек к себе внимание многих жильцов: и внешностью, и поведением — что из этого являлось более странным, даже нельзя было сразу определить. Высокий, крепко сложенный, с мрачным лицом и тяжелым взглядом темно-синих глаз, прятавшихся под седыми кустистыми бровями, со шрамом на правом виске и спутанной бородой, он ввалился в холл около часа ночи, оглушительно хлопнув дверью и буквально швырнув на пол два огромных чемодана. Разбрызгивая грязь и распространяя повсюду тяжелый запах лекарств, бензина и каких-то трав, он протопал к стойке и барабанил по ней своими сухими, обветренными ручищами до тех пор, пока не перебудил весь первый этаж. Сам Линдси, бывший в числе этих самых разбуженных, был также и полон решимости выдворить нахала вон еще до того, как тот заикнется о том, что ищет жилье — но когда тот достал потертый кошель и о стойку зазвенели вытянутые оттуда побрякушки, мнение старого Линдси резко переменилось. Впрочем, тот памятный — ибо первый — разговор с этим странным постояльцем, самым странным из всех, что он повидал на своем веку, он помнил до мельчайших деталей даже сейчас, спустя больше чем два месяца.
-Комнату. Большую, лучше две смежных, — хрипел седой, выкладывая на стойку золотые кольца, брошки с внушительных размеров камнями и несколько мятых купюр. — Это за комнату. Это — чтобы никто не беспокоил. Это — чтобы не беспокоились вы.
Линдси тогда хотел сказать много чего — и, наверное, сказал бы — вот только поймав тяжелый взгляд своего будущего постояльца, мигом проглотил все то, что рвалось наружу и лишь смиренно кивнул, нервным движением сгребая драгоценности в карман своего халата.
-Как вас записать?
-Йозеф, — буркнул седой с каким-то жутким акцентом.
-А...а фамилия?
Молча раскрыв кошель, седой вновь запустил туда свои крючковатые пальцы и извлек на свет Божий то, что заставило Линдси охнуть от ужаса — связку серебряных зубов.
-Это, — произнес он, кидая страшное ожерелье на стойку. — Это за фамилию.
-Н-но...
Снова этот взгляд — от такого все кишки в узел связываются.
-Хорошо, — наконец, справился с собой Линдси. — М-можете забрать...я думаю, вы и так...переплатили.
-Тогда — на будущее, — пожал плечами Йозеф и сказал то, что окончательно испортило Линдси эту ночь. — Я тут надолго.
Каждое его слово оказалось правдой — к сожалению. Разместившись на пятом — последнем — этаже и оккупировав выданные ему две большие комнаты, объединенные когда-то в одну путем разрушения стен и прочих перегородок, Йозеф словно вовсе забыл о существовании окружающего мира. Другие постояльцы видели его нечасто — раз-два в неделю, когда он выбирался из своей берлоги, чтобы закупить продуктов (на какие средства он это делал, Линдси предпочитал не только не знать, но даже и не думать), все же остальное время он проводил в арендованном помещении, куда спустя неделю троица усталых грузчиков, матерящихся на чем свет стоит, втащила два здоровенных деревянных ящика. Набираться смелости для того, чтобы поинтересоваться, что же такое привезли его самому жуткому постояльцу, Линдси пришлось несколько дней, но он, наконец, смог это сделать.
-Я, в некотором роде, исследователь, — пробурчал тогда в ответ седой, впервые с момента своего приезда обедающий не в своем логове, а в гостиной внизу. — Мне нужно тихое место до осени, вот и все. К концу августа вы сможете обо мне забыть.
-Вы, надеюсь, не привезли ничего опасного... — начал тогда было Линдси заранее заготовленную речь, но был жестоко оборван на полуслове.
-Не для вас, — многозначительно ответил Йозеф, закончив выскребать из тарелки остывший суп. — Так что не беспокойтесь.
Не стоило и говорить даже, сколько за эту пару месяцев у Линдси было мыслей об извещении полиции или хоть кого-то, кто мог бы помочь разобраться в этой странной ситуации. Каждый раз его останавливало лишь одно — воспоминание о той первой ночи, об этих пальцах, которые вытягивали из мешочка связку зубов — убрав страшную вещь в самый дальний ящик комода, Линдси так и не решился до сих пор ее выкинуть от греха, постаравшись забыть, что она вообще есть. В конце концов, деньги у этого жуткого типа были вполне себе настоящими, а за колечки с брошками он вскоре выручил столько, что теперь стало возможным вернуться к старым планам капитального ремонта его маленькой старой ночлежки. Постоялец же тем временем продолжал проводить день за днем в своих комнатах, почти никогда не включая света.
-У меня очень больные глаза, — объяснил он как-то за одним из тех коротких случайных разговоров, что, бывало, происходили раз в неделю. — Быстро устают, понимаете? Вот и даю им кой-какой отдых...
Второй неприятный случай (за первый Линдси по праву считал само появление Йозефа) случился через полтора месяца после вселения жуткого гостя. Линдси, конечно же, сам был немного виноват — он попросту забыл объяснить новой уборщице, в какой номер лучше не стучаться. Но была тут и вина гостя, несомненно — ведь это он, а не Линдси или кто-то еще забыл, как обычно, закрыть за собой дверь на ключ!
Что точно она там увидела, так выяснить и не удалось — уволившаяся через неделю женщина каждый раз вспомнила о том, что оказалось за открытой дверью с каким-то первобытным ужасом. В тот самый день Линдси, дремавший у себя внизу, вскочил на ноги от дикого крика, и, не успел он даже подняться по лестнице, как по ней уже спустился Йозеф — державший несчастную уборщицу за лицо, он волочил ее по полу так же легко, как набивную куклу.
-Я просил не входить, — прорычал он, толкая женщину вниз. — Научите эту шваль не лезть в чужие дела.
Криков, конечно, было много — и криков, и ругани, и новых мыслей о полиции. Несколько крупных купюр, выданных седым чудовищем, решили все дело, а уже дня через три Линдси смог выдернуть из окончательно пришедшей в себя женщины хоть какие-то крохи. И они ему не понравились.
-Вы бы его видели, — немного заикаясь от страха, бормотала так недолго продержавшаяся на своей новой работе уборщица. — Вся спина, руки...Господи помилуй, все исколото, все в каких-то закорючках. А когда они засветились...страх-то какой...
Само собой, последнее ей почудилось от страха — Линдси был в этом более чем уверен. А что до обильных татуировок по всему телу — так мало ли у кого какие причуды? Но вот то, что было дальше, окончательно убедило его в том, что с постояльцем надо что-нибудь, да делать.
-В углу там у него, в углу, — запинаясь, выговаривала женщина. — Не знаю, что это, но прямо там было. На полу что-то выписано, и на стенах, а в углу...
-Да говори уже толком! Что там он прячет-то? — вскипел Линдси.
-Н-не знаю! Оно ко мне потянулось, как вошла, а этот...сказал что-то. И...не помню. Помню только, как меня с лестницы спустил, скотина...
Тогда Линдси еще худо, но держался. Всего через неделю после случая с уборщицей произошло то, что не просто переполнило чашу его терпения, но разбило ее вдребезги.
Молодой парень, снявший себе комнату этажом ниже Йозефа, заплатил за две недели — как оказалось, в его доме делался ремонт, причем настолько масштабный, что пришлось срочно искать, где бы его пересидеть — работа, которую он писал, в тех условиях, что наступили дома, двигаться попросту не могла. Уже вечером третьего дня он заявился к Линдси, тихо поинтересовавшись об источнике звуков, которые слышит каждую ночь — он описал их как тихие шаги, время от времени сопровождающиеся треском старого паркета и негромкими хлопками. Не желая портить репутацию своего заведения, Линдси не сказал ничего, посоветовав лишь закрывать окно получше да высыпаться покрепче. К концу первой недели молодой человек уже напоминал весьма раздраженное приведение — белый, как мел, исхудавший и вздрагивающий от каждого шороха, он каждый день звонил домой, интересуясь, нельзя ли уже вернуться. Линдси не сделал ничего — а со следующего дня парень попросту перестал выходить. Вытерпел хозяин общежития около трех дней, по истечении которых дверь была вскрыта.
Тело нашлось у окна — молодой человек лежал на спине, зажав в руке нож для резки хлеба — оба запястья были буквально исполосованы, что вдоль, что поперек. Спустившийся в тот же день вниз Йозеф совершенно спокойно пообедал, заплатил и вновь убрался к себе, пробурчав что-то о сборе вещей и о том, что скоро съезжает. Вот только Линдси ждать более не собирался, о нет. На то, чтобы собраться с силами, у него ушли еще сутки — но в утро, на которое он наметил, наконец, звонок в полицию, появился еще один гость. И он был даже страшнее прошлого.
Дверь в связи с царящей внутри духотой была приоткрыта — и потому Линдси не сразу заметил, что в холле появился посторонний. Высокая фигура остановилась сразу за порогом для того, чтобы вытереть ноги об измочаленный коврик — на памяти Линдси так не поступал почти никто, и уже это заставило его задуматься о том, не стоит ли в качестве ответной вежливости сделать крохотную скидку для нового гостя. Пока он о том размышлял, гость приблизился. И, взглянув на него получше, опешивший Линдси понял, что из его головы как-то выветрилось все и разом — а не только мысли о скидках.
Высокая женщина, подошедшая к стойке, была закутана, несмотря на жару, в тяжелое темное пальто с большими железными пуговицами, полы которого волочились по паркету, собирая пыль. Высокий воротник был поднят, но это ничуть не мешало видеть, что голова гостьи была полностью забинтована: кое-где наружу торчали клоками невнятно-темные волосы, внизу были небольшие щели для рта и носа, глаза же были надежно скрыты старыми очками-консервами. Подойдя еще ближе — вещей при ней не было — гостья оперлась на стойку упакованной в точно такие же бинты рукой — каждый палец был замотан в отдельности, замотан очень туго, что, впрочем, вовсе не мешало ей нервно ими постукивать. Голос у нее оказался вежливый и тихий, с какими-то странными нотками — но корни этой странности и без того изумленный и напуганный Линдси постичь никак не мог:
